– И не стыжусь! – в ответ ей с некоторым трудом выговорил Чарли. – Плыву и млею, и пускаю слюнки, и ты знаешь на что.

Мужчина налил жене в большой бокал, а когда она сделала глоток, вывернул ей голову чуть не задом наперед и приник открытым ртом к ее губам; откуда ни возьмись сразу возник ее язык, выпрыгнул и втиснулся, попытавшись занять все пространство. Но мужчина отстранился, повернул ее к двери, и они вместе вышли в гостиную, где обнаружилось, что парикмахер с женой вовсю целуются.

– Н-да, – проговорил парикмахер, вставая. – Мы, пожалуй, пойдем домой, если можно так выразиться.

– Ах, да сядь ты! – сказала Элен.

– Пожалуйста, как скажешь, – ответствовал парикмахер, – но имей в виду, что если я выпью еще хоть стопку, то, добравшись до кровати, рухну, и все, и проку от меня не жди.

– Можно подумать, в первый раз, – сказала Элен с таким видом, будто говорит совершенно здравые, приемлемые вещи.

– Уж это точно, это даже к бабке не ходи! – гордо подтвердил парикмахер. – Но Дейзи! Хотя ты и сама, наверное, знаешь, что у тебя вид – прям что-то с чем-то, мальчикам до шестнадцати не смотреть. Да ты и сама знаешь. Я прав, Дик?

– Ну, в принципе, это каждая женщина может, если ей предоставить ванну да налить туда горячей воды и сказать пару добрых слов плюс дать вдоволь времени на чистку перышек.

– Есть такое дело, – подтвердил парикмахер. – Все, что им для этого нужно, – это немножко мыла и несколько добрых слов. Я прямо тащусь от того, как просто этой женщине внушить, что у нее есть все тайные штучки, которыми обладает Бетти Грейбл, плюс кое-что свое, такое, чего даже у Бетти Грейбл нет.

– Ой, между прочим! – вступила Элен. – Я, между прочим, обожаю Бетти Грейбл и совершенно не страдаю какими-то иллюзиями насчет себя. Но я, между прочим, моложе мисс Грейбл, да и по части образования, между прочим, знаю, что у меня с этим получше, чем у нее.

– А еще что ты знаешь между прочим? – сказал парикмахер. – Она – о! – она еще много чего знает. Это у нее, видимо, от предков: такая семейка, что бог ты мой.

– Да, мои родители не богаты, – сказала Элен, – но всегда жили честно и в тюрьму не попадали.

– И очень набожные, правда же, а? Ну-ка, расскажи Дику и Дейзи про то, какие они набожные.

– Ну да, ходят в церковь каждое воскресенье, – подтвердила Элен, – и я не думаю, что это так уж вредно.

– Конечно-конечно! – закусил удила Чарли. – Вот расскажи нам про то, как они уже тридцать или сорок лет состоят верными членами конгрегации.

– Может, и больше, – сказала Элен. – Что ж тут такого? Они всегда были хорошими пресвитерианами.

– Она этим говорит знаете что? – сказал Чарли. – Она этим говорит, что ее родители хорошие, а мои плохие, потому что лютеране!

– Да нет же! – с жаром возразила Элен. – Я вовсе не имею в виду ничего подобного! Я, между прочим, очень уважаю лютеран, хотя, если честно, понятия не имею, во что они там верят.

– Они верят в то, что рожать детей есть первейшая обязанность всякой женатой пары, – сказал Чарли, – и я думаю, ты знаешь, почему они в это верят.

– Ну, верят… потому, что так сказано в Библии, – предположила Элен.

– Да черта лысого! – ухмыльнулся Чарли. – Они верят в это, потому что знают, что нужно делать, чтобы появлялись дети.

– Слушайте, – вдруг спохватилась Элен, – это он что, смеется надо мной или как? А, Дейзи?

– Ух, надоели!.. С этой вашей религией, – буркнул Чарли. – Я твоя религия, и без меня ты ничто. Вообще ничто.

– Зато ты без меня круче кучи, – не осталась в долгу Элен.

– Без тебя я просто парикмахер, – несколько сник ее муж, – зато уж с тобой… Ну, мы-то с тобой про это все знаем, правда, Зайчик?