– А-а! – одобрительно крякнул Чарли. – Вот это правильно!

Проходя мимо двери ванной, Дик нарочито бодрым голосом воззвал:

– Дейзи, ты там как, слышишь меня?

Громко шумевший в ванной душ вдруг выключился, и из-за двери донесся ее голос:

– Ну что тебе? Хочешь что-то еще рассказать про Харьков?

– Нет. К нам пришли Элен и Чарли. Я накрываю на стол. Давай скорее выходи и присоединяйся.

Ее ответа ждать пришлось довольно долго, но, может быть, Элен и Чарли не заметили. В конце концов она вспомнила, что, встретив Элен, невзначай пригласила ее вечером зайти и тут же об этом совершенно забыла. Теперь в доме гости, сейчас начнут выпивать, и закончится это вряд ли раньше чем за полночь.

– Привет, Элен, привет, Чарли, – раздался ее голос из ванной. – Я сейчас, через минуту выйду.

– Ну что? Как пишется? Как вдохновение? – кинул затравку Чарли Флеш.

– Да я, можно сказать, с этим почти что завязал. Сами знаете, как нынче трудно с нянями для детишек. Нанимаешь очередную старушенцию, и сперва она просто чудо, а потом не успеешь глазом моргнуть – глядь, с ней проблем уже больше, чем с детьми, больше, чем с женой, да и вообще весь институт супружества рядом с ней утопает во мраке. Ты понимаешь, что ее надо уволить, но не делаешь этого, потому что не хочешь, чтобы вся черная рабо та свалилась на твои плечи, при этом жена все пилит тебя и пилит, каждую ночь в постели твердит о том, какая эта няня гадина, как она притворяется, что любит ваших детей, а сама ненавидит, как неуклонно она пытается привить им свое собственное представление о хороших манерах, как она вечно ста вит им в пример своих внуков, которые, конечно же, замечательно умны, красивы, а поведения так просто идеального, как она исподтишка детишек шлепает, оправдывая это тем, что будто бы маленький мальчик сам это предложил, а потом ты наконец даешь ей отступного и посылаешь подальше, что как раз и произошло у нас три месяца назад. Ну и с тех пор мне, естественно, не пишется и нет никакого вдохновения. А как идет парикмахерский бизнес?

– Надо же, просто вот один к одному! – изумилась Элен. – Вплоть до того, что можно подумать, будто быть парикмахером и быть писателем – это одно и то же.

– Хватит чушь-то нести! – весело перебил ее Чарли. – Вот я пью сейчас, и мне хорошо. При этом я знаю, что быть парикмахером – это вовсе не то же самое, что быть писателем, но так уж каждому из нас выпало, и никуда тут не денешься. Я прав, Дик? Причем писателю – как раз потому, что это вовсе не все равно – быть парикмахером или быть писателем, – ему как раз и интересно сравнить свое ви́дение с ви́дением парикмахера или еще кого-то, кого угодно.

– За исключением разве что другого писателя, – уточнила Элен.

– Это не-ет, – посерьезнел Чарли. – С другими писателями Дик разговаривать не любит. Откуда я это знаю? А прочитал в одной из его книжек – в той, которую он подарил нам на Рождество. Верно, Дик? Там где-то про это есть. Как ты куда-то там приходишь и говоришь, что на писателей тебе насрать. Извини за выражение, Элен.

– Знаешь, ты или помалкивай, или следи за языком, – нахмурилась Элен. – То, что Дик не такой, как другие знаменитости, еще не повод строить из себя невесть что.

– Гос-споди, да сама и помалкивай! – обиделся Чарли. – Я же всего лишь цитирую Дика! Скажи, Дик? Раньше я думал, что писатели не пользуются словами, которые в ходу у парикмахеров, но теперь знаю, что ошибался. Теперь я знаю как минимум одного писателя, который пользуется в точности нашенскими словами. Это же Дик сказал, что ему насрать на писателей. Это же не мои, это же его слова!