Когда мы переходим через дорогу, Антон крепче ещё сжимает мою руку – наверное, как и я, вспоминает мою неудачную попытку попасть под машину.
– Ну, давай, – негромко прощается Антон, когда мы подходим к дому бабули.
По его взгляду я вижу, что он совершенно не хочет меня отпускать. Мне и самой не хочется, чтобы наши руки разъединились, я как в последний раз смотрю в его большие серые глаза, и никак не могу насмотреться.
– Давай, иди, а то намокнешь, – заботливо говорит мне Антон, проводя рукой по моим мокрым волосам.
– До завтра, – я наконец нехотя отнимаю у него свою руку, и, оглядываясь чрез каждый шаг, иду к подъезду.
Антон никуда не уходит, и каждый раз, оборачиваясь я вижу, как он мне улыбается.
– Ой, намокла-то как, и почему зонтик не взяла? – начинает причитать бабуля, когда немного промокшая я переступаю порог квартиры. – Замёрзла, наверное, давай быстрее раздевайся, и в душ!
– Да всё в порядке, ба, не замёрзла я, – я бросаю сумку, и начинаю снимать куртку. – На улице отличная погода, даже тепло!
– Ишь, тепло ей, – ворчит бабуля, но я вижу, что она совсем не на меня сердится, и её голубые глаза, как обычно, смотрят на меня с теплотой и любовью.
Я переодеваюсь в домашнюю пижамку, и прохожу на кухню, где бабуля уже разогрела борщ, порезала хлеб, и достала из холодильника сметану.
– М-м, вкуснотища какая, – я бодро берусь за ложку, и радую бабушку своим хорошим аппетитом.
– Послушай, Стася, – начинает бабуля, после того, как я предъявляю ей пустую тарелку. – Мне твой отец звонил, не хочешь поговорить с ним, встретиться? Чай, не чужие люди.
– Бабуль, неужели ты не помнишь, как он предал мою маму? – я отнимаю у бабушки свою тарелку, сама отношу к раковине и начинаю мыть.
– Сделанного не воротишь, а ты всё же дочка его. Любит он тебя, – бабушка обнимает меня со спины и гладит по мокрым волосам.
– И чего он тебе такого наговорил, что ты за него заступаешься? – я ставлю тарелку в сушку, и возвращаюсь на диванчик возле стола. – Я-то надеялась, что хотя бы ты меня понимаешь!
– Понимаю, Стасенька. Вот только лет мне уже немало, не дай бог, что со мной случится, останешься ты одна, – бабуля присаживается возле меня. – А отец всегда поддержит…
– Бабушка, даже не смей думать о таком! Ты у меня моложе своих лет выглядишь, бодрая, здоровая, не может с тобой ничего случиться! – я обнимаю бабушку, утыкаясь носом в её халат.
– Все под Богом ходим, – вздыхает бабуля, пододвигая ко мне поближе вазочку с конфетами и печенками. – А отцу всё же позвони, поговорите, может, помиритесь.
После чаепития с бабулей я отправляюсь делать уроки в свою комнату. Отцу, разумеется, не звоню – больно много чести этому предателю будет. Успеваю сделать русский, как приходит сообщение от Алекса. Рощин пишет, что скоро вернётся в школу, я отправляю в ответ жизнерадостный смайлик – всё же я успела соскучиться по своему симпатичному жизнерадостному соседу.
На следующий день я с трудом дожидаюсь окончания уроков, ведь Алекса до сих пор нет, а значит, я снова пойду домой с Ярцевым. Так оно и происходит.
– Соскучилась, мажорка? – нагло интересуется Антон, когда мы, не договариваясь, встречаемся на школьном крыльце.
– Не смей меня так называть! – я хлопаю Ярцева по спине, но вместо того, чтобы страдать от моей тяжёлой (со слов бывшего тренера по боксу, на который я один раз заглянула) руки, он только хохочет.
Что ж, если парень выдерживает мою удар, возможно, он выдержит и меня целиком, так что я беру Антона под руку, и мы отправляемся в путешествие по осенней грязи, перемешанной с бурыми листьями – мимо школы, мимо серых домов, мимо голых деревьев и тянущихся ввысь фонарей.