Вот так я и жил. Когда было желание, а оно было всегда, пока не пропадало, я брал удочки и бежал километр вниз по течению, забрасывал их, жёстко крепил, чтобы не унесло, и мчался на раскопки. Вечером, если везло, пару плотвичек было на крючках, насаживал их на срезанную ветку и нёс в лагерь как доказательство своей страсти. Ха, директор говорил, что деревенские, рыбача прямо с огородов, больше ловили. Отрицать не буду, но я-то не рыбачу, а маскируюсь под это дело. До этого я рыбалкой никогда не занимался, из Москвы не выезжал. Еде рыбачить-то было?

А как-то, устало возвращаясь с раскопок, но с удовлетворением в душе – откопал «мосинский» карабин в неплохом состоянии, – начал вытаскивать плотвичек, насаживать их на ветку и решил немного посидеть отдохнуть. Вдруг у меня как клёв пошёл, почти на ничего, жучков ловил и использовал как наживку. Вот тогда я и понял, что такое настоящая рыбалка. Сорок штук наловил, еле до лагеря допёр. В этот день никто не ехидничал насчёт моего умения ловить. После этого я всегда с полчасика перед возвращением в лагерь сидел с удочкой, у меня поддельная страсть стала настоящей. Но раскопки всё же затмевали рыбалку.

За эти две недели, кроме сегодняшнего пистолета, я много интересного нашёл. В этих местах действительно шли страшные бои. Нашёл немецкий мотоцикл, в лесу стоял, заваленный ветвями и листвой. Я его осмотрел не трогая. Энтузиасты могли привести его в порядок, тут руки приложить нужно. Пару танков было, один на краю болота по башню в торф ушёл. Я его опознал как «тридцатьчетвёрку» ранних сороковых годов выпуска, второй – что-то иностранное, что по ленд-лизу получали. Артсистемы были, в основном приведённые в негодность, в окружении старых воронок. Нашёл шесть винтовок Мосина (у одной «мосинки» ствол был погнут, но механизм в порядке, и я, найдя ножовку, сделал из винтовки обрез), два немецких карабина, один МП в отличном состоянии, вроде «сороковой», но тут я не сильный специалист. Потом карабин откопал, в очень приличном состоянии. Цинки с патронами у меня уже были, три штуки, так я, когда привёл карабин в порядок, в лесу полцинка расстрелял. Ох и звон тогда в ушах стоял!.. После пришлось одежду отмачивать, да и самому купаться, чтобы запах пороха отбить. Умение стрелять пригодилось, всё же стендовой стрельбой занимался, только карабин больнее пинался, на плече огромный синячище, но пули в мишень со ста метров в одну точку укладывал, когда пристрелял оружие.

Но по первости я оружие к дереву привязывал бечёвкой и, спрятавшись за дерево, за спусковой крючок тянул, – я так всё незнакомое оружие проверял, а потом уже стрелял сам, с рук. Вполне нормально бахает, там, куда целил, здоровенные дырки появляются.

Дней пять назад я случайно наткнулся на яму, из которой торчали брёвна. Понял, что это блиндаж, начал раскопки и не прогадал. Кроме уже описанных цинков с патронами, нашёл ящик с гранатами, испробовал в озере, бахнуло хорошо, значит, «лимонки» рабочие. Потом на ППШ наткнулся, в неплохом состоянии. Ещё два карабина было, но состояние ужасное, повреждены взрывом. Следом сейф откопал. Гранатой и вскрыл его. Внутри из интересного кроме пачек патронов к ТТ оказался парабеллум. Кобура стала немного жёсткой, но вполне ничего, использовать можно. Кармашка для запасного магазина на кобуре я не нашёл, но два запасных магазина было, тут же лежали, в сейфе. Ещё был эсэсовский кинжал, так же как и пистолет, в отличном состоянии. В сейфе обнаружил и бумаги, документы штурмшарфюрера Клауса Шнитке, а также рапорт командира стрелкового батальона, штаб которого, видимо, занимал этот блиндаж, о захвате разведчиками языка. Не знаю, успели ли отправить немца дальше, в штаб полка, а потом и дивизии, но рапорт, документы и оружие пленного остались в сейфе. Дата была размыта, но вроде сорок второй год.