Перед тем как сбежать из Мазенка, Уоррену оставалось самое трудное – поставить родителей перед свершившимся фактом. Он покидал свое гнездо раньше положенного, не прося у них ничего – ни помощи, ни совета, – и это было особенно унизительно. Они и так всполошатся, поэтому лучше он промолчит о том, что встретил женщину своей жизни, а сосредоточится на карьерных планах.

– Я ухожу из лицея, хочу получить профессию. Я все обдумал. Начну с сентября.

Родители постарались не выдать своих чувств и потребовали уточнений относительно этой «профессии», которая прозвучала как тяжелое заболевание.

– Ну это довольно необычно.

– Мне не нравится слово профессия, а это необычно — и подавно, – сказал Фред.

– Знаешь, мы готовы услышать все, что угодно, – добавила Мэгги. – Твой двоюродный дедушка Фрэнк устраивал поджоги на заказ, чтобы выкачивать деньги из страховых компаний.

Уоррен мялся, заранее тоскуя от предстоящих стенаний. Родители представляли себе самое страшное: бродячий гимнаст, политик, стриптизер – занятия, не совместимые с программой «Уитсек», запрещающей появление на публике. Но от Уоррена всего можно было ожидать!

– Скажешь ты или нет, черт тебя подери?!

– Я хочу стать столяром.

– ?..

– Столяром? – повторил Фред, стараясь понять значение этого слова. – Ты хочешь делать шкафы?

– Нет, шкафы делают краснодеревщики. Я хочу работать с деревом, отделывая помещения.

– ?..

Фред и Мэгги переглянулись, думая одно и то же: когда и какую ошибку мы допустили, что дошло до этого?

Уоррен и сам не смог бы объяснить им, отчего вдруг почувствовал призвание к этому делу. Все началось несколько лет назад, в их доме в Нормандии. Мальчику понадобились полки в комнате, и он вполне резонно обратился к отцу. Фред, впадавший в тоску при одной мысли о необходимости забить гвоздь, сделал вид, что не слышит. Устав ждать, Уоррен попросил помощи у матери, но та, занятая своей благотворительностью, так и не нашла времени ни для того, чтобы помочь ему самой, ни чтобы найти мастера. Тогда, окончательно потеряв терпение, он пошел сам в магазин и притащил оттуда доски, крепежный материал, но самое главное – ящик инструментов.

Предоставленный самому себе, четырнадцатилетний мальчишка с ангельским терпением изучал инструкции, замерял размеры, пробовал, прыгающей в руках пилой распиливал доски, дрелью сверлил отверстия для крепления. Шлифовка доставила ему физическое наслаждение – он сам сделал шершавое дерево нежным на ощупь! Жалея, что упустил возможность сблизиться с сыном, Фред зашел к нему, чтобы посмотреть, как тот вышел из положения. При взгляде на набор инструментов на него нахлынули воспоминания. Дрель напомнила ему подвал в Квинсе и того типа, привязанного к батарее, который разговорился только после второй дырки, проделанной в нем шестнадцатимиллиметровым сверлом. Пила вызывала в памяти сутенера Юргена, который забыл отчислить процент с того, что приносили ему девочки. Чтобы его труп нельзя было опознать, пришлось тогда отпилить ему кисти рук и голову. Все это происходило в те счастливые времена, когда анализы ДНК не усложняли работу.

Фред вынужден был признать очевидное: сын сам, без посторонней помощи, собрал стеллаж. Прочный: он понял это, прислонившись к нему.

– Я горжусь тобой, малыш.

Это была неправда. Его разозлило, что тот справился самостоятельно и при этом обошелся без его, отцовской, указки. Мальчишку же распирало от гордости: он сделал что-то своими руками, и это что-то будет теперь частью его дома, и, может быть, еще не одно поколение будет пользоваться его полками. В тот день идея труда соединилась в голове Уоррена с идеей вечности. Ну как мог отец-гангстер наставить его теперь на путь истинный?