Эмануэль и Пернета возвращались к себе, в Партачейку; проплывавшие мимо холмы, поросшие лесом, казались черными сгустками тьмы в серых полях, что тянулись вдоль дороги; лошадиные копыта глухо постукивали в тишине. Первой нарушила молчание Пернета:

– По-моему, наш дорогой племянник вернулся с прогулки в дурном настроении.

– М-м-м? – невразумительно промычал в ответ ее супруг.

– Вон сова!

– Что?

– Сова пролетела.

– М-м-м…

– Мне кажется, он и Пьера…

– Ну что ты! Девочке всего шестнадцать!

– Мне, между прочим, было девять, когда я впервые на тебя внимание обратила!

– Ты хочешь сказать, они влюблены друг в друга?

– Конечно, нет! Но почему ты никогда не хочешь признать, что кто-то в кого-то может быть влюблен?

– Я просто не знаю, что это означает.

– Вот как? Хм? – Теперь уже Пернета не находила слов.

– Нет, пожалуй, однажды я это все-таки видел. Это происходило с Гвиде в 97-м. Он был похож на новорожденного, и весь мир вокруг ему казался новым и прекрасным. В итоге они с Элеонорой поженились. Не помню, правда, как долго у него продолжалось то нелепое состояние. Месяцев восемь, десять… Хотя обычно и этот срок люди не выдерживают. Так, несколько часов восторга… Если такой человек вообще способен восторгаться. И вообще, эта ваша влюбленность – просто чушь!

– Ах ты, смешной брюзгливый старикашка! – с невыразимой нежностью сказала Пернета. – А все-таки Итале и Пьера…

– Ну еще бы! Между прочим, это было бы вполне естественно. Вот только Итале уезжает.

– Уезжает?

– Да, в Красной.

Лошадь всхрапнула, начиная долгий подъем к перевалу.

– Но почему вдруг?

– Он мечтает сотрудничать с одной из патриотических групп.

– Он хочет заняться политикой? Но ведь ею можно заниматься и здесь, а заодно и работу какую-нибудь подыскать к дому поближе. Поступить в какую-нибудь контору…

– Знаешь, дорогая, занятия политикой в провинции – игра довольно жульническая, да и играют в нее в основном богатые бездельники или профессиональные незнайки.

– Это так, но ведь… – Пернета хотела сказать, что все политические игры таковы, и Эмануэль понял ее без слов.

– Видишь ли, Итале ищет себе не место, где он мог бы служить; он ищет таких людей, вместе с которыми можно было бы участвовать в революционной деятельности.

– То есть всяких «совенскаристов»? – задумчиво спросила Пернета. – Вроде того писателя из Айзнара? Его еще недавно, кажется, в тюрьму упрятали?

– Вот именно. И ты прекрасно знаешь, что эти люди – отнюдь не преступники, а, напротив, весьма благородные граждане своей страны. Среди них, насколько мне известно, есть даже священники, причем действующие и имеющие свой приход. В этот процесс втянуто множество очень приличных людей, Пернета, причем по всей Европе. Я, правда, их не знаю… А впрочем, я в этом не слишком разбираюсь! – И Эмануэль зачем-то сердито дернул за повод своего послушного и смирного коня.

– А Гвиде знает?

– Помнишь, как взлетела на воздух мельница Джулиана?

Она изумленно уставилась на него и молча кивнула. Потом спросила:

– Когда Итале сказал тебе?

– Вчера вечером.

– И ты его поддержал?

– Я? Чтобы я в пятьдесят лет стал поддерживать двадцатидвухлетнего мальчишку, который намерен переделать мир? Чушь какая!

– Его отъезд разобьет Элеоноре сердце!

– Ничего, не разобьет. Знаю я вас, женщин! А в итоге – чем больше будет риск, чем больше глупостей совершит этот мальчишка, тем больше вы будете им гордиться. Но вот Гвиде!.. Для Гвиде будущее заключается в его сыне. Каково ему будет видеть, как рушатся все его надежды, как само его будущее подвергается чудовищному риску…