– Карин, что-то случилось? Болит что-то? Мать звонила? – с каждым вопросом тревожность нарастала.

Карина в последнее время беспокоила его. Стала молчаливой, замкнутой и раздражительной. На безобидную шутку о возможной беременности отреагировала агрессивно: «Не смей шутить об этом!». А чего не смей? Раф же хотел наоборот, подбодрить, намекнуть, что в принципе, готов и хотел бы. И оформить отношения не против. И даже говорил ей об этом. Но Карина мрачнела и уходила от разговора. При чем уходила буквально – подрывалась, будто кипятком ошпаренная, бормотала что-то про «кучу дел» и убегала на кухню. Бесконечно что-то драила и мыла.

Запретила покупать хлеб. Стала печь сама, по особому рецепту, который подсказала знакомая. Перестала готовить половину блюд. Тяготела к простой и грубой пище. Рафаэль сперва думал – ну, неохота готовить, вот и запаривает гречу в воде, да на ночь в холодильник ставит. Ну не хочет морочиться с подливками – некогда, на работе устает, учится, опять же. Хоть и в вечерке, но все-таки.

Предложил как-то покупать готовую еду, денег вроде хватает. Карина взбесилась. Неделю с ним не разговаривала.

Но самое главное, что озадачивало Рафаэля, – она перестала петь. Вообще.

Раньше что бы Карина ни делала, она всегда что-то мурлыкала под нос. Или слушала в наушниках, или на Яндекс-станции. Музыка постоянно сопровождала ее. Разная – современная и не очень, отечественная и западная, рок и этно, джаз и фольклор. Сейчас же Карину будто отключили от приемника – тишина.

И эта глухая тишина вокруг нее разрасталась, прорастала и в их отношения.

И Раф ничего не понимал.

Окинув взглядом покупателей, он отошел к стеллажу с консервацией, уткнулся в него лицом и проговорил в трубку:

– Карин, что молчишь? Что происходит?

– Ничего не происходит. Просто себе бери продукты, а у меня голод.

– То есть как? Это диета какая-то новая? Так тебе нафига, у тебя все в порядке с фигурой, а голодовка…

Карина не позволила договорить, оборвала на полуслове:

– Раф, я не спрашиваю у тебя совета. Ты спросил. Я ответила. Всё.

И положила трубку.

Рафаэль посмотрел на потемневший экран телефона, все еще не веря, что это оказалось возможным – Карина никогда не прерывала разговор вот так. Бросив к черту затею с покупками и оставив тележку у касс, он вышел из магазина, торопливо вернулся в машину, завел двигатель и выехал со стоянки, уже предчувствуя, что вечер окажется не из приятных.

Дома горел только нижний свет – тоже недавнее нововведение Карины: она перестала любить яркий электрический. Вечером передвигалась в потемках, или включала подслеповатые настольные лампы в гостиной и спальне. Едва заметный желтый свет пробивал темноту, ложился унылыми тенями на пол и стены. А Рафаэль видел этого уныния через объектив фотоаппарата – каждый день по сто раз. Поэтому дома любил оранжевый свет, солнечные цвета и тепло.

В неуютном полумраке Рафаэль ежился и включал свет.

Карина шла следом и выключала его.

– Что ты в потемках опять? – Раф подавил нарастающее раздражение, ударил ладонью по выключателю в коридоре, зажмурившись с непривычки от яркого света, полоснувшего по глазам.

Карина подошла к нему, дежурно чмокнула в щеку и снова выключила свет.

– Надо быть бережливее, нам жизнь дана не для того, чтобы прожигать ее, – отметила с укором. Окинув молодого человека взглядом и не заметив пакета из продуктового магазина, удивилась: – Почему ты ничего не взял?.. Хорошо, я разжарю тебе гречку и сварю сосиски, там в холодильнике еще остались.

Развернувшись, она пошла в кухню.