– Ох и влетит нам из-за тебя, – девушка поправила платок на голове, надвинула на брови, неумело собрала багром отплывшую одежду, прибила к деревянному мостку.

Ее напарница, смешливая девушка-подросток все больше улыбалась, чем работала сегодня. Она подставляла солнцу веснушчатое лицо и без устали болтала.

– Да ничего не влетит, вот сколько настирали! Послушание выполнили, отчего не расслабиться? – помолчав, изучая свою новую подругу, она спросила: – Агата, а в миру́ тебя как звали?

Карина осторожно, чтобы не поскользнуться на влажных, потемневших от времени досках, отозвалась:

– Тебе-то что?

– Да интересно просто. Все послушницы от мирских имен отказываются, зовутся, как матушка Ефросинья прикажет. У тебя совсем чудно́е имя. Не православное[4]. Значит, и в миру тебя звали чудно́. Поэтому и спрашиваю. Интересно ведь…

– Ничего интересного. У тебя имя еще интереснее: Млада. – Карина, наклонившись, достала несколько рубашек, принялась отжимать. Покосившись на напарницу, бросила: – Ты так и будешь трепаться или поможешь?

– Пожалуешься? – девушка не шевелилась. Только теперь яркие, будто весеннее небо, глаза, искрились от настороженного удивления.

Карина вздохнула, снова вернулась к своему занятию:

– Дура ты… Сама знаешь, отречение от мирского – часть послушания. А ты меня во грех вгоняешь своими расспросами. Не хорошо. Я тебе о твоем имени не спрашиваю ведь, вот и ты не спрашивай.

Млада пожала плечами:

– А чего тут говорить, в этом тайны нет. Имя настоящее, мамой-папой данное…

Карина покосилась на нее подозрительно, но новых вопросов не задала.

Любопытная напарница соскользнула с пригорка, приблизилась к кромке воды. Подобрав длинную юбку и закрепив подол на поясе, подтянула к себе небольшое полотенце-рушник с вышивкой по краю. Скрутила ткань, наблюдая, как прозрачная вода возвращается в реку. Добавила примирительно:

– Почему сразу дура? У всего есть прошлое. У тебя. У этого ручья… Прошлое идет за нами, как его ни назови, не отпускает.

– Потому что болтаешь много. – Карина пожала плечами, вздохнула, но сказанное Младой засело под сердцем.

Девушка какое-то время полоскала белье. Покосившись на напарницу, все-таки спросила:

– А отчего у тебя мирское имя осталось? Конечно, странно, что без иноческого обряда, без батюшки матушка Ефросинья имена присваивает… Я читала, что послушницы – это еще не монахини, со своим именем живут. Или, как говорится, со своим уставом в чужой монастырь не…

Млада перебила Карину:

– А у меня обет такой.

– Ясно. – Карина закусила губу.

Отжав несколько рубашек, расправила их и резко встряхнула, расправляя складки. Влажное белье выбросило веер мелких брызг, засверкавших золотом в весеннем солнце.

– А в чем же тогда твой обет? – не выдержала, спросила.

Млада фыркнула:

– Кто-то говорил, что следует послушанию и любопытный нос не в свои дела не сует… – Посмотрев на девушку, примирительно отозвалась: – Ладно уж, скажу.

Оглядевшись по сторонам, наклонилась к Карине, одновременно вытягивая из-за пазухи тонкий шнур. Разжав ладонь, сунула Карине под нос болтающееся на нем обручальное кольцо.

– Видишь?

Темноволосая кивнула, затаила дыхание. Млада распрямилась, спрятала украшение обратно.

– Имя мое – мой крест. Я ж уголовница, Агата, воровка. Сюда мужем на исправление прислана.

– Мужем? Это ж сколько тебе лет? – Карина недоверчиво нахмурилась.

Млада посмотрела свысока:

– Двадцать два. Не веришь?.. А на сколько тяну?

Девушка растерялась.

– Ну, не знаю. Я думала, тебе лет шестнадцать…

Млада присвистнула. Отжав еще несколько вещей, с размаху бросила их в корзину.