«Вы вступаете в период, сложный в экономическом отношении и особенно в аспекте супружеских ресурсов».

На этот раз Пегги Дэй своим прогнозом попала в самое яблочко и разве только забыла добавить – хоть можно не сомневаться, что краем уха слышала об этом – что я не вполне еще разорился, но в скором будущем, скорей всего, поступлю на иждивение Кармен, притом что всю жизнь думал, что выйдет наоборот.

Хочу верить, что этот гороскоп и есть ответ Пегги на мой вчерашний мейл. Ответ двусмысленный и довольно грубо пытающийся сообщить мне, что ей известно, как я завишу от моей жены. Однако вовсе не исключено, что все это игра воображения и не имеет отношения к действительности, а Пегги и в глаза не видела моего письма. А потому днем пришла минута, когда я решил больше не думать об этом, изменил направление своих мыслей и стал читать о концерте Боба Дилана в Барселоне. Прежде всего он исполнил композицию «Things Have Changed», написанную для «Вундеркиндов»[27], и, по всему судя, исполнил ее, не двигаясь.

Я обедал у Хулии, в очередной раз нанося ей один из самых, наверное, часто повторявшихся визитов: сам затрудняюсь сказать, как часто обедал я у сестры. Но сегодняшний обед слегка отличался от остальных. Во-первых, из-за этого синдрома повторения, который, кажется, стал частью моей природы и заставлял меня ощущать бремя всех предыдущих встреч, происходивших в этом доме. Во-вторых, потому, что я сосредоточился на том, чего раньше как-то не замечал: моя старшая сестра Хулия не пишет, не пишет и ее муж, и уж тем более не пишет моя вторая сестра Лаура, как не пишут и трое моих сыновей, давно и прочно укоренившихся в процветающем бизнесе, – как никогда не писали мои родители и деды с бабками, и вообще нет у меня в родне никого, кто поддался бы искушению литературы.

Тут я заметил, что всего неделю как начал вести этот дневник, а уже начал обращать внимание на истории, которые меня до сих пор никак не интересовали. К примеру, я подумал, что мой пресловутый синдром отлично укладывается в рамки жанра, который можно определить как «литература повторения».

О таком я раньше не помышлял. Уже войдя в дом Хулии, я представлял себе, как она меня спросит, чем же я занят теперь, когда остался не у дел, а я отвечу ей:

– Литературой повторения.

Это бы прозвучало таинственно для Хулии, а отчасти и для меня, поскольку я еще не до конца понял особенности и суть нового жанра.

Однако моя сестра не принадлежит к разряду спрашивающих: «Что ты делаешь теперь, когда ничего не делаешь?», а потому я переключился на нечто более обыденное, но от того не менее важное, и стал размышлять об исключительном качестве супов, включая и те, которые сейчас, в летнюю пору, когда, вот как сегодня, душа просит гаспачо[28], готовит моя сестра. Вот истина неколебимая как храм: они в самом деле очень хороши. Они изумительны и были такими всегда. И, кроме того, как говорила великая Вислава Шимборска[29] о своей семье (а семья у нее так же не владеет пером, как и у меня): «Супы необыкновенные – их можно есть в спокойном сознании того, что ни одному из них не грозит опасность пролиться на какую-нибудь хрупкую рукопись».

За обедом в этом уютном доме, обитатели которого, Хулия и ее муж, живут без литературы, я малость перебрал. И ближе к концу чуть было не попал в смешное положение, но все же сумел удержаться на самом краешке, потому что успел вовремя устыдиться и не сказать Хулии – сказать путано и сумбурно, что, надеюсь, мне удастся изобразить здесь – что смотрю на нее, как на большую реку: и это вот внезапное превращение сестры в могучий полноводный поток превращает ее в моих глазах в точный и верный образ моей жизни, как если бы она и воплощенная в ней река вместили в себя, предельно сжав, мой опыт и мою судьбу, так прочно связанные с нашим любимым детским впечатлением от блаженного плавания на кораблике вниз по течению Гароны, от наших пиренейских лет, когда я был уже готов лишиться чувств, если вдруг видел остатки мяса на тарелках…