– Каких еще близняшек? – растерялся Иван.

– Как, ты не помнишь?! – притворно ужаснулся Пан. – А кто вчера устроил безобразную драку и отбил у клубной группы их подтанцовку?

– Трепло, – неуверенно сказал Иван: события вчерашней гулянки по-прежнему оставались для него весьма загадочными. – Ладно, заходи, а то у меня там яичница сгорит.

– Завтрак холостяка? – поинтересовался Пан, опять жизнерадостно улыбаясь, и мгновенно проскочил в холл. – А Катюха-то что, совсем о тебе не заботится? Могла бы и приготовить для любимого брата что-нибудь съедобное.

– Угомонись. – Иван ткнул друга кулаком в спину. – Я уже и так начинаю жалеть, что впустил тебя. Так что не усугубляй.

– Молчу-молчу, – заржал Димка, проходя в прихожую. – Привет, красавица! – отсалютовал он выглянувшей на шум Кате.

– Привет, – проворчала та и демонстративно хлопнула дверью в комнату.

– Я же просил! – досадливо поморщился Вакулов. – Двигай на кухню и не шуми…

Холодильник пришлось подчистить основательно – Димка любил покушать. Иван, решительно отвергнув предложение «пропустить по маленькой», ограничился яичницей и кружкой кофе. Мир после завтрака стал более привлекательным, несмотря на все такое же серое, затянутое облаками небо и мелкий, противный дождик.

Приятели вышли на балкон и, облокотившись на перила, умиротворенно закурили. Говорить особо не хотелось.

– А что там на «коробке» за пепелище? – лениво поинтересовался Димка спустя пару минут и показал на уродливое черное пятно посредине хоккейной площадки, расположенной во дворе. С высоты все выглядело так, будто кто-то решил ночью погреться и запалил основательный такой костерок, однако запаха гари в воздухе не чувствовалось.

Иван длинно сплюнул. Желание отвечать отсутствовало абсолютно, но он знал, что Пан от него все равно не отвяжется.

– Ведьму жгли, – нехотя буркнул Вакулов. – Неделю уже как.

Димка побледнел:

– Шутишь?!

– Да какие там шутки, – дернул щекой Вакулов. – Говорят, поймали на незаконной практике – ну и…

– …!!! – потрясенно выдохнул Пан. – Ну и дела тут у вас творятся!

– Где это «у вас»? – заинтересовался Иван. – А ты, выходит, не «наш»? И с кем тогда, позвольте полюбопытствовать, имею честь разговаривать?!

Димка покраснел:

– Да ладно тебе! Ну, в самом деле. Я последние три года за бугром работал – вот и отвык от таких вот кошмаров.

– Ага, – взъярился Вакулов, – так я тебе и поверил: а «чистые недели»[5] ты, конечно, не наблюдал за своим «бугром»?! Или «мюнхенских факельщиков»?![6] Не держи меня за идиота – на Западе дела похлеще нашего творились. Вопрос в том, что там буржуины быстрее перебесились и затихли, а у нас, как обычно, слишком долго запрягали и только сейчас в раж вошли. А теперь эти заморские чистюли на нас брезгливо своими холеными пальчиками показывают и делают вид, что у них всю дорогу тишь да благодать была! Нет, врешь: про «псов веры» мы наслышаны! Да и про всяких разных других тоже. Напомнить?!

Пан поднял руки и покаянно улыбнулся:

– Все, сдаюсь! Успокойся, Иван, я ж не нарочно – просто на самом деле слегка отвык от такого!

– Отвык он! – пробурчал, успокаиваясь, Вакулов. – Болтает всякую ерунду.

– Да ладно тебе ругаться, – засмеялась незаметно подошедшая сестра. – Раскричался, словно тебя самого опять сожгли.

– А что, Ивана тоже хотели сжечь?! – ужаснулся Пан.

– Да слушай ты ее больше, – притворно возмутился Вакулов. – Просто сон дурацкий приснился: будто я танкист – или самоходчик? – во время войны и с немецкой «Пантерой» лоб в лоб схлестнулся. Главное, отчетливо все так! Словно я на самом деле в том танке сижу. А после… – Иван поежился и закончил едва слышно: – Горю.