Дворецкий неодобрительно поджал губы, не делая ни малейшей попытки забрать пойло.

– Советую выпить до дна. Как лекарство, – заявил он. – Мистер Хармс предупредил меня, что вам может стать дурно. Вы не привыкли к публичности. Потому вам лучше на улицу не выходить. Нет, если хотите, то пожалуйста…

Он широко повел рукой, предлагая мне переступить порог и обратиться к людской массе. Я замотала головой в ужасе.

– А можно как-то связаться с редакцией? – пролепетала едва слышно. – Меня там, наверное, потеряли.

– Думаю, они уже в курсе. Но тем не менее, можете позвонить, если вам станет легче. – Слуга подбородком указал на странного вида металлическую конструкцию, в которой я только сейчас опознала телефон.

Ух ты, я такие только в журналах видела! У нашего старосты имелся один, в мэрии, для экстренных случаев связи, но, во-первых, тот выглядел куда проще: без украшений, матово-белой костяной отделки и серебрения, а во-вторых, ломался куда чаще, чем работал, так что скорее служил красивой декорацией в кабинете, чем реально функционирующим средством общения.

Пересев в стоявшее рядом удобное мягкое кресло, я неуверенно сняла с рычажка округлую трубку и приложила к уху. Тишина.

– Прошу прощения, – пробормотал дворецкий, мягко отбирая у меня устройство и переворачивая в воздухе. Оказывается, я приложила его наоборот! Мало того, нужно было еще крутить рычажок, чтобы в аппарате зажужжало и приятный женский голос сообщил:

– Слушаю!

Я от неожиданности чуть трубку не выронила. Вот ведь, одно дело читать о том, что разговор можно передавать за многие километры, и совсем другое – вживую слышать человека, которого сейчас нет в комнате.

Все же умеют обычные люди изобретать! Не хуже магов, право слово.

– Соедините с офисом мистера Хэмнетта, пожалуйста, – откашлявшись, попросила я. И поспешно добавила:

– «Нью-Хоншир Таймс».

– Соединяю, – безлично отозвалась телефонистка, делая вид, что не заметила моей заминки, и в трубке послышались протяжные гудки. Я попеременно то краснела, то бледнела, чувствуя себя одновременно развратной женщиной – как же, первой звоню мужчине – и первопроходцем в диких джунглях. Кажется, даже в канализации мне не было так страшно!

– Алло? – раздался в трубке хрипловатый знакомый голос журналиста, и я от облегчения чуть не разрыдалась.

– Это Эбигаль, – выдавила я, преодолевая сводящий горло спазм. Впрочем, больше мне ничего говорить и не пришлось, инициативу перехватил мистер Хэмнетт.

– Эбби! Хвала всему сущему, ты очнулась! Я уж было подумал… неважно. Как ты себя чувствуешь? Ты была у врача?

– С этим возникла небольшая сложность, – промямлила я. От заботы, сквозившей в каждом слове начальника, мне немного полегчало. – Я не могу выйти из дома. Тут толпа. Я хотела поговорить с мистером Хармсом, но утром я спала, а он рано уехал… и я теперь совершенно не представляю, что мне делать!

Последняя фраза получилась с неожиданным для меня самой надрывом. Я едва успела заглушить рвущийся всхлип, но мистер Хэмнетт, похоже, что-то таки услышал, потому что мгновенно посерьезнел.

– Никуда не выходи, я сейчас приеду. Жди, – скомандовал он и отключился. В трубке поселилась тишина. Я с трудом оторвала ее от уха, протерла рукавом – кажется, я все же вспотела от нервов. Так себе из меня леди. И водрузила прибор на место. Дворецкий тут же принялся все вытирать белоснежной тканевой салфеткой, словно я успела не просто подержаться влажными руками за аппарат, а изваляла его в грязи.

С другой стороны, штука дорогая, даже дороже фотоаппаратов. За ней уход и присмотр нужен.