Осенью на севере темнеет рано. Всего каких-то пару часов после полудня и наступят сумерки. Гостиницу они покинули, когда клепсидральный колокол на башне пробил час пополудни. Чтобы успеть до темноты в Старый город пришлось поторопиться. Квентин, дольше проживший в Кантовьехо, шагал впереди. Он неплохо ориентировался в хитросплетении улиц и рассчитывал, срезав путь через два переулка, выскочить прямиком к южным воротам, стража на которых давно уже не стояла. А оттуда и до особняка, который арендовал Фридрих фон Роге-Шёнау, рукой подать.

Но в первом же переулке дорогу им заступили мрачные фигуры в чёрных плащах с капюшонами, низко надвинутыми на лица.

Замыкавший маленький отряд Гратен громко ойкнул.

– Это что ещё за новости? – задал риторический вопрос Квентин, нащупывая рукоять шпаги.

– Думаю, кто-то из местных поэтов очень не хочет видеть нас у его светлости, – шепнул Ансельм. – Но не исключаю, что видеть нас как раз хотят. Но в гробах. Красивых, с бархатом и глазетом.

– Ах, так! – де Грие почувствовал, как в его сердце закипает ярость, и заставил себя успокоиться. В бой нужно вступать хладнокровно, чтобы не наделать ошибок. – Насчёт гробов они погорячились. Трое? Какая самонадеянность! Ансельм!

– Что?

– Постарайся просто не мешать мне. И прикрывай спину по мере возможности.

Его клинок блеснул в слабом предсумеречном свете.

Де Турье тоже обнажил шпагу. Откровенно говоря, фехтовальщик был из него, как из кузнеца белошвейка. Но какие-то азы благородной игры клинков он тоже постигал в юности и, по крайней мере, мог продержаться полдюжины выпадов и не погибнуть сразу.

– Гратен! – продолжал Квентин.

– Слушаю, господин!

– Держись позади нас, под клинки не лезь.

– Как прикажете, господин! – в голосе слуги звучало неприкрытое облегчение.

Незаметным движением де Грие обнажил кинжал, но держал его, прижимая клинок к предплечью. Так и парировать рубящие удары легче, и враги не заметят до поры до времени. Поэт расстегнул медную фибулу, сбрасывая плащ. Шагнул вперёд.

– Кто первый?

Преградившие путь незнакомцы молчали, не двигаясь с места. Если бы хотели напугать чужаков, то сейчас уже орали бы, выхваляясь, и размахивали оружием. Но нет. Молчат, ждут чего-то. Больше похожи на хладнокровных наёмных убийц. Неужели, у поэтов Кантовьехо такие суровые нравы? Впрочем, поэты везде и всегда – люди жестокие, беспринципные и готовые на всё для того, чтобы пристроить свои стихи в тёплое местечко. Квентин впервые в жизни пожалел, что не носит с собой пистолет. Эх, пугануть бы сейчас их выстрелом!

– Подходите! Я жду!

Самая первая фигура пошевелилась, нечленораздельно заворчала.

Плащ взлетел, будто крылья птицы и упал в грязь.

Квентин похолодел и задохнулся на вдохе.

Перед ним стоял не человек.

Нет, что-то человекоподобное всё же наблюдалось. Две руки, две ноги, одна голова. Только колени на ногах смотрели назад, как у кузнечика, а вместо ступней рыли землю копыта. Руки превосходили человеческие длиной и заканчивались кривым когтями. Голову венчали небольшие рожки. Как у полугодовалого козлёнка.

Ну, и уродина…

Существо открыло безгубую пасть, обнажив два ряда острых мелких зубов, и зашипело. Задрожал длинный раздвоенный на кончике язык.

– Демоны!!! – закричал Гратен. – Демоны!!!

Удаляющийся топот возвестил, что слуга решил не испытывать судьбу. Оно и верно. Никакое жалование не стоит того, чтобы ради него отдавать душу Господу в пасти ужаснейших чудовищ.

– Кто же такое придумать смог? – на одном дыхании проговорил Ансельм.

Два спутника демона-предводителя тоже избавились от плащей и предстали во всей красе – те же зубы, когти и рога. Только жёсткая шерсть, которая топорщилась на плечах и загривке, у первого была чёрной, как вороново крыло, а у его подручных с рыжинкой, словно выгорела на солнце.