Как же я ошибалась!

Как я во всех них ошибалась!

Как только ко мне вернулись силы, я тотчас бросилась к себе. Скай, конечно, подорвался проводить, но я и слышать о том не хотела. Я уж видеть его тем более. И лишь оказавшись в комнате, наедине с собой, я попыталась успокоиться. Собраться с мыслями и, отринув злость и праведное возмущение, здраво взглянуть на ситуацию.

Поступок Монтего и Шейна был отвратителен! Подобное было неприемлемо ни в каком виде и ни при каких обстоятельствах. И я не знала, как смогу находиться с ними в одном корпусе, заниматься вместе, учиться?!

Но еще больше меня волновал тот факт, что я могла о подобном забыть. Так забывают о повседневных вещах, о чем-то малозначимом и не стоящим внимания. Например, о том, что было вчера на обед. Ты не думаешь об этом, не запоминаешь, пока вдруг кто-то не спросит, не заставит сознание погрузиться в глубины памяти, выискивая там необходимые сведения.

Так и сейчас. Стоило Монтего спросить, напомнить, как воспоминания яркими вспышкам пробились сквозь мутную пелену забвения. Яркие, точные, детальные. Мои. В этом не было ни единого сомнения.

Я помнила все. Каждое слово, жест. Все детали того разговора. И мозаика наконец сложилась. Я поняла, почему сбежала ото всех. Зачем забралась на крышу среди ночи. Единственное, чего я не понимала - своих эмоций.

Сегодняшний разговор задел меня, встревожил, разозлил. Но тогда, два дня назад, я чувствовала совсем иное. Я чувствовала боль. Огромную, всепоглощающую. Такую сильную, что слезы сковывали горло. Я ощущала себя обманутой, преданной. И это было слишком… Даже учитывая то, на что поспорили Шейн с Монтего…

Я прислонилась спиной к прохладной стене и с силой потерла ладонями лицо. За окном окончательно стемнело, и комната окуталась мраком, призывая нырнуть под теплое одеяло и погрузиться в спасительный сон. Наверное, так и следовало сделать, как только я переступила порог спальни, а подумать обо всем уже с утра, на свежую голову. Но взбудораженное сознание не желало успокаиваться. Слишком много всего навалилось на меня за сегодняшний день. Защитный купол, отрезавший академию от всего мира. Взбесившиеся бестиаллии, раз за разом атакующие барьер. Вылупившиеся яйца гарпий. Странные провалы в памяти. И в довершение горькое понимание того, что я не могу доверять своему куратору. Ни предыдущему, ни нынешнему. А может, и вовсе не могу доверять никому в академии?

От этого стало особенно мерзко и неспокойно. Ведь именно сейчас мне как никогда требовалась поддержка. И хороший дружеский совет.

Я покосилась на соседнюю кровать, которая когда-то принадлежала Эбигейл. Уж соседка бы точно подсказала, что делать в такой ситуации. Вставила бы острое словцо или пошутила, какая я нежная и ранимая. Возможно, так оно и было. И мне не стоило воспринимать спор ребят столь остро. Ничего же плохого не произошло? Да я бы и не позволила. Я ведь не из тех девушек, что прыгают в чужую койку, стоит лишь поманить пальцем. Глупцы, право слово!

Усмехнулась собственным мыслям и все-таки зажгла лампы. Не смотря на все случившееся, занятия никто не отменял. И завтра меня ждал новый учебный день. Да еще дополнительные занятия по артефактике, назначенные капитаном Байроном. Следовало подготовиться. Как минимум собрать тетради и писчие принадлежности. А если хватит сил, пролистать несколько параграфов за те дни, что я успела пропустить, пока отлеживалась в лазарете.

Я прошла к письменному столу и начала методично перебирать конспекты лекций и лежащие ровной стопкой учебники. И вдруг взгляд зацепился за незнакомую вещицу, стоящую на полочке для книг - фигурку фурии, вырезанную из цельного куска древесины. Фигурка была чужая - не помню, чтобы привозила подобное в академию - и в то же время казалась до боли знакомой. Теплое дерево словно родное легло в ладонь. На гладкой поверхности то тут, то там проскакивали еле ощутимые грани, оставленные острым ножом. Но они не казались чужеродными, напротив, лишь повышали ценность и уникальность ручной работы. Да, эта фигурка несомненно была выполнена умелыми руками. И я точно знала чьими…