Что ж, может, и правда у меня есть какой-то талант.

По сравнению с Обазином Мулен оказался не столь ужасным местом. Городишко гордился несколькими тавернами, кафе и магазинами, а неподалеку от города находился гарнизон офицеров-резервистов, которых я видела марширующими по главной улице Мулена; впереди колонны шли барабанщики и горнисты – крепкие молодые люди с эполетами, в украшенных шнурами куртках и до блеска начищенных сапогах.

Имелась также классическая мужская гимназия, прямо напротив монастыря, через дорогу. Каждый день после полудня, когда звонили колокола, из нее выбегали мальчики с ранцами за плечами, все одинаково одетые: черная гимнастерка, подпоясанная ремнем, с крохотным белым воротничком, короткие брючки, открывающие шишковатые коленки, и гольфы, тесно обтягивающие худые лодыжки, ну прямо как у меня, и высокие ботиночки со шнурками. Я часто смотрела на них из окна дормитория, очарованная их молодостью и красотой, мне ужасно нравилось наблюдать, как они важничают друг перед другом, толкаются, дергают друг друга за цветные шнуры, сбивают друг у друга шляпы с взъерошенной головы, с гиканьем и криком носятся по улице, словно банда маленьких разбойников.

Но, увы, наблюдать это можно было только через окно. Девочкам не разрешалось никуда ходить без сопровождения взрослых. Стены монастыря мы покидали, лишь когда отправлялись в расположенную неподалеку церковь, чтобы принять участие в службе, петь в церковном хоре, а еще во время общегородских праздников, но по улице передвигались только группами, обязательно в сопровождении нескольких монахинь.

Петь я очень любила. Мне нравилось слушать собственный голос, который поднимается все выше и выше; я казалась себе птичкой, летящей над городом. Как на ладони я видела Мулен и дремлющие в тишине деревни, которые раскинулись по берегам многочисленных речек, вьющихся в зелени лесов и полей и впадающих в Сену, которая острым лезвием рассекает пленительный и великолепный город Париж.

Эх, сбежать бы отсюда в Париж! Эта мысль буквально преследовала меня, не давала покоя. Библиотека монастыря Святого Августина по разнообразию книг мало отличалась от обазинской, а от религиозных обрядов я уже порядком устала. С помощью Адриенны, потакавшей моим прихотям, я обнаружила, что в монастыре процветает черный рынок. Оказывается, среди девочек из богатых семей постоянно идет тайный, но интенсивный обмен сигаретами, ленточками, мылом с запахом гардении и так далее и они готовы достать для нас все, что нужно, если мы будем оказывать им кое-какие услуги. Я чинила и гладила их форменную одежду, таскала из колодца воду, грела на кухне и носила наверх, наполняя их медные тазики. А за это они покупали для меня единственное, чего мне здесь так не хватало. Новое чтиво.

Не книжки, конечно. Книжки были очень дорогие, да и спрятать их в дормитории было невозможно. Монахини периодически прочесывали его в поисках запрещенных вещей. Я получала вырезки из парижских газет, где печатали бесконечные романы с продолжением. По просьбе девочек из богатых семей мамаши совали их в еженедельные посылки со всякой всячиной, а я потом сшивала их в самодельные брошюры, достаточно плоские, чтобы незаметно хранить под матрасом, и по ночам, укрывшись с головой одеялом, читала. Чаще всего это были наполненные всякими ужасами и чувствительными сценами истории про благородных куртизанок, погибавших от безответной любви или козней злых королев, которые расправлялись со своими врагами с помощью ядов.