Иногда из своей комнаты, затерянной в петербургской квартире Шута, выплывала его старая бабушка. На нее не обращали внимания. Орало радио. Во дворе-колодце Шута была отличная акустика. Бабушка убирала со стола грязную посуду и исчезала. Потом к Шуту заглянул незнакомый мне тип с женой. Посидел полчасика и уехал. Без конца звонил телефон. Я тоже куда-то звонил.

Потом в дверях кухни появился Эдик. У него были мохнатая грудь и огромные мышцы плеч. Ширинка перепачкана белым. Возможно, это был соус. Раньше член называли «срамный уд». Смешное словечко.

– Слушай, Володя. Алкоголь, это… Кончился.

– Сейчас схожу.

– Зачем? Вола пошлем. Только ты ей скажи, где тут. Сам понимаешь, за руль я не сяду.

Девица долго искала туфли. Платье спиралью заворачивалось вокруг ее выпуклого живота. Я снова поразился, какая толстая пачка денег лежит у Шута в кармане. Эдик сказал, что не дай бог девице потеряться.

Мы опять сидели в большой комнате.

– Я тут книгу читал. Короче, знаешь, что такое «туалетный раб»? Между прочим, хорошая книга.

– Я этому черту говорю: «Слышь ты, черт!»

– Только не сквозани! Андрюха, я тебя прошу: не сквозани!

– Блядом буду, не сквозану!

– Кем будешь? Андрюха, ты точно не сквозанешь?

– С чего мне сквозануть?

– Я же вижу: ты сейчас к Машке поедешь.

– Не поеду. Зачем мне ехать? Тем более к Машке.

– Андрей, я прошу! Как пацана прошу: не сквозани! Не сквозанешь?

Девица вернулась быстро. В пакете утробно булькало. Света помыла бокалы. Эдик влил туда сразу пальца на четыре водки.

– Володя! Слушай меня, Володя!

– Да.

Шут долго искал его глазами.

– Может, групповичок устроим?

– Давай.

– Я отдам Арину, а ты Светку.

– Кто это – Арина?

– Да вот же!

Эдик уперся толстым пальцем в девицу. Она была похожа на странное голокожее животное.

– А я кого отдам?

– Светку.

– Как это Светку? Нет, Светку я не отдам.

– Почему?

Эдик удивлялся искренне, как ребенок.

– Светку? Нет, не могу.

– То есть я свою женщину могу, а ты не можешь?

– Это несерьезно.

– Так ты со мной, да? Так ты с пацанами?

– При чем здесь пацаны? Ты же знаешь. Со Светкой у меня серьезно.

– То есть я поганку замутил, а у тебя – серьезно?

– При чем здесь поганка? Я на Светке женюсь. А ты на этой… («На Арине», – подсказал Эдик. «Да. На Арине», – кивнул Шут.) Ты на ней женишься?

– Конечно! Запросто! Я хоть завтра женюсь. У меня все суперсерьезно. Просто я не такой. Мне для пацанов… как сказать? Я кусок мяса из бока вырежу и на зажигалке поджарю. Если пацану нормальному надо. А ты, значит… Из-за вола, да? Эх, Володя, Володя…

Шут поднял на него глаза. Мотнул назад головой, повел плечом и одновременно несколько раз выпрямил спину. Он был настолько пьян, что казалось, сейчас его тело развалится на отдельные существа и каждое убежит в свой угол.

– Не… Я, это…

Он вздохнул. Будто всхлипнул.

– Ты шутишь, да?

Эдик улыбался и молчал. Света с улыбкой рассматривала телевизор. Телевизор у Шута тоже был новый. Довольно дорогой. Внутри экрана кто-то разевал красные рты.

– Конечно шучу. Какие разговоры? Давай выпьем. Когда я тебя обижал, Володя?

Шут выпил. Потом еще. Потом закашлялся и вышел из комнаты. Я с кем-то чокался, расплескивая водку, что-то кричал. Крепкощекая Арина задирала большую верхнюю губу. Телевизор расплывался в глазах. На столе были навалены объедки.

Я выглянул на кухню. Шут спал, упав на диван. Через несколько минут его вырвало на подушку. Я оттащил его голову чуть в сторону, чтобы он не захлебнулся. Рядом с его носом на подушке лежало золотое распятье с шеи. К металлу прилипли полупереваренные крошки.