– Я знаю, где это находится. Я все знаю про это проклятое место. Но я никак не пойму…

– Почему? Тут все просто. Профессор Кетеки пробудил во мне интерес к человеку по имени Сиб Легеру, каститскому художнику и поэту. Очень загадочный, очень талантливый. Вы о нем даже и не слыхали, и никто не слыхал. Его сочинения не были опубликованы, его картины гниют, так никем и не увиденные. Я читал ксерокопию рукописи. Потрясающе. Один колониальный чиновник постарался хоть как-то спасти работы Легеру, уже после смерти последнего. Устроил что-то вроде музея Легеру на Кастите. Туда никто не заходит, ключ висит в табачной лавке. Мне интересно. Хочу посмотреть.

Лёве издал очередной взрывной рев. Он сказал:

– Вообще-то я не суеверен. Но, как вам известно, ваш бедный отец встретил смерть на Карибах.

– Я забыл.

– Ладно, не берите в голову. На данный момент положение таково. Вы достигнете совершеннолетия… так, когда это будет…

– В декабре. В сочельник. Без двух минут полночь.

– Я знаю, знаю. Вам, конечно, известно условие вступления в наследство.

– Условие совершенно дурацкое.

– Я бы позволил себе заметить, что подобное отношение не пристало хорошему сыну. Ваш отец твердо стоял за смешанный брак и смешение рас.

– Когда я женюсь, это будет только по любви.

– Ох, – сказал Лёве, – сразу видно, что вы еще очень юны. Если бы все женились исключительно по любви, мир превратился бы в ад. Любовь – это нечто, чему мы учимся вкупе с другими супружескими обязанностями. Все остальное – для поэтов. Я очень надеюсь, – продолжал он взволнованно, – что семья Ань не узнает о вашем, о вашем…

– Если дадите мне адрес, я им сообщу.

– Нет, нет, нет.

– В «Риверхед стар» не было ничего. Руководство колледжа о том позаботилось. В более сознательных СМИ, может быть, что-то и проскользнет, но никаких имен упоминаться не будет. Протестующие студенты имеют лишь коллективное существование. Личность полностью поглощена целью или ритуалом. Лозунги на грани оргазма. Гитары, бонго и песнь всеобщего братства людей. Лощеные бороды юнцов разверзаются, подбодряя нас на финишной прямой.

– Юная леди, мисс Ань, очень достойная юная леди. В жизни она много лучше, чем на фотографиях. И воспитана в строгих правилах. Эти старые кантонские семейства добродетельны, высоконравственны.

– Очень высоконравственны, да. Брак по воле родителей. Способ получить деньги. А в остальном – самый что ни на есть разврат. Еще даже почище, чем в Солт-Лейк-Сити…

– Ну, – перебил меня Лёве, – сложно представить, чтобы кто-нибудь в Солт-Лейк-Сити сделал то же, что сделали вы. Я имею в виду, надежность продукта связана с моральным обликом производителя.

– Полная чушь.

– А что касается вашей идеи ехать на Каститу… я пока ничего не могу сказать… может быть, что-то есть во вспомогательной картотеке… я проверю, когда вернусь…

– Вы принесли деньги?

– Вы как-то невразумительно говорили по телефону. Вы все еще были пьяны?

– Помехи на линии. Тысячу долларов?

– По условиям договора вам могут быть выданы деньги в разумных пределах на нужды образования. Образования, я подчеркиваю.

– Это очень широкое понятие.

– Я попросил мисс Касторино взять из банка пятьсот долларов. Тысяча – слишком много. Пятьсот будет более чем достаточно, чтобы достойным образом продержаться до дня рождения.

Лёве вдруг улыбнулся с пугающей сладостью и сказал:

– Кроссворды разгадывать любите, да?

И выудил из бумаг, разбросанных повсюду по комнате, загадку, вырванную из какой-то газеты. Теперь тревожная дрожь билась от крайней плоти до ануса.

– Замысловатая подсказка. Послушайте.