Все время рассказа сестра милосердия продолжала держать револьвер за дуло и им размахивала. Я подошел к ней и попросил отдать револьвер мне.

– Он может быть заряжен и может выстрелить.

Она это исполнила. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что револьвер не только заряжен, но взведен на боевой взвод. Она этим револьвером не только жестикулировала, держа за дуло, но намолачивала еврея по голове, и он не выстрелил. Вот что называется чудом.

Я только спросил у еврея, почему он хотел меня убить. Щелкая зубами, он сказал, что только хотел меня напугать. Но это была явная ложь. Выстрелил он просто оттого, что я был офицер. Напугался же не я, а он. Я передал его патрулю, чтобы отвести в участок. К несчастью, в участке все задерживаемые смешивались и никакой следователь не мог отличить простого пьяницу от убийцы.

Через несколько дней войска это сами исправили; если кто-нибудь был пойман на месте преступления, его сдавали патрулю с указанием отвести в дальний участок за Куликово поле и, при попытке сбежать, застрелить. Задержанный, конечно, на Куликовом поле бежал, и патруль делал свое дело. После этого убийства и покушения сразу прекратились.

Придя на Соборную площадь, я получил в командование роту. Положение войск в это время было очень тяжелое. С одной стороны, им приказано было прекращать погромы, с другой – толпа их встречала пением гимна, а отдельные евреи стреляли по ним из верхних этажей, и поймать их было трудно.

Каульбарс отдал приказ, согласно которому дом, из которого стреляют, будет разнесен артиллерией. Фактически это было трудно исполнить – разрыв гранаты на узкой улице ранил бы только прислугу орудия, лишь слегка разрушив здание.

На другой день был назначен церковный парад. После парада барон Каульбарс собрал вокруг себя офицеров и унтер-офицеров парада и обратился к ним с речью следующего содержания: теперь Государем императором объявлена свобода и равенство и поэтому, если кто-нибудь арестован за проступок, то с ним следует обращаться вежливо и отнюдь не бить, каков бы его проступок ни был. Не успел он своей речи закончить, как из верхнего этажа соседнего дома начали стрелять по группе, собравшейся кругом барона Каульбарса. Бросились в дом, но он оказался с проходным двором, и никого не нашли. Тогда Каульбарс приказал привести ему владельца дома. Пришел какой-то наглый еврей-интеллигент, и он ему сказал, что дом его будет разнесен артиллерией. Еврей нахально ему ответил:

– Мало ли что Вы приказываете, я не могу отвечать за моих жильцов.

Каульбарс рассердился и ударил еврея два раза по лицу. Я услышал голос унтер-офицера, который сказал:

– Умный у нас командующий войсками, сначала умно объяснил, что не надо никого и пальцем трогать, а потом показал, как следует делать.

Одесское общество или, по крайней мере, часть его, приняло деятельное участие в работе против революции. Появился Союз русского народа, который на первых порах был антиеврейским обществом.

Основали, в противовес двум еврейским газетам, “Одесский дневник” и “Одесские новости”, свою – антиеврейскую, то есть контрреволюционную. Я принимал в этом деятельное участие и придумал ей название “Русская речь” – по имени газеты, которую когда-то, в конце пятидесятых годов издавала моя бабушка – графиня Салиас. Деньги на газету собрали быстро, но сотрудников оказалось не так легко найти, все были евреями. В конце концов, пришел ко мне какой-то тип, с явно семитической физиономией. Он пришел показать образцы своих репортажей. Они были грамотно написаны. Просмотрев их, я сказал: