Большая зала, через которую проходят послы, полна скамей, на которых сидят прочие дворяне, одетые так же. Никто не смеет прийти без платья из золотой парчи. Говорят, что при царе Иване Грозном всю одежду бояре сдавали в царские кладовые до следующего приема. А иной раз за один прием переодевались все по два раза.

Они не шевельнутся, пока посол не проследует по проходу. И там такая тишина, что можно счесть эту палату и залу пустыми.

Лев Сапега обедал в присутствии императора, и с ним все его люди в количестве трехсот человек.

Им подавали на золотой посуде, которой великое множество. Я имею в виду блюда, так как ни о тарелках, ни о салфетках там и речи нет.

Двести или триста дворян подают императору. Одеты они в платья из золотой парчи и круглые шапки, тоже расшитые. Эти шапки совсем без полей и сделаны, точно как суповая чашка без ручек. Сверху этой шапки есть еще одна высокая шапка из лисы. Затем массивные золотые цепи на шее.

Ели они очень хорошую, но плохо приготовленную рыбу. И много пили за здоровье обеих сторон.

Нужно заметить, что императору подают на стол весьма пышно. Двести или триста дворян, одетых в платье из золота с большим воротником, расшитым жемчугом, назначены приносить императору кушанья и держать их, пока он не спросит того или другого.

Перед тем как появится кушанье, на все столы приносят водку в серебряных сосудах вместе с маленькими чашками, чтобы наливать в них и пить.

После обеда император посылает многим дворянам кушанья домой. Я сам видел до трехсот дворян, несущих кушанья и напитки для одного обеда.

Но позвольте, уважаемый Жак Огюст, на этом прервать мое письмо. Оно и так слишком длинно. Я писал его два дня, и оно страшно меня утомило.

Сегодня я дежурю с моей ротой в ночь на охране недавно построенной немецкой церкви. О ней я напишу в следующий раз.

От меня нижайший поклон всем тем достойным и высокопоставленным людям, которым вы соизволите показать мое письмо.

P. S. Все, что здесь написано, не выдумка, а документальная правда.

Командир пехотной роты охраны Государя капитан Жак Маржерет».

Доктор и царевич тряслись на телеге уже более трех часов. Давно уже они распрощались с Жуком. Это Жук нанял им телегу и молчаливого пожилого мужика по имени Влас. Давно уже скрылись купола и кресты Грязовецкого монастыря. Встречных телег и экипажей не попадалось.

Дело близилось к полудню.

Неожиданно на дороге показался странный, очень сплоченный табун разномастных лошадей. Табун двигался быстро. Пыль вилась за ним основательная.

– Что это? – спросил Симеон возницу.

– Это с Камелы-реки перегонщики.

– Какие перегонщики?

– Коногоны. Которые баржи вверх по реке тащат и плоты. Они обратно своих лошадей гонят. Коногоны…

Мужик говорил не торопясь, обстоятельно, повторяясь:

– Перегонщики… Вокруг телеги коней привяжут и гонят быстро, чтоб в дороге не проедаться.

– А телега зачем? – спросил мальчик. – Можно же верхами.

– Без телеги нельзя. В телеге вещи хозяйственные. Канаты там, крюки. Никак нельзя.

– Послушай, Влас, – удивился царевич, – что же там, у реки, дорога, что ли, есть для телеги?

– Зачем дорога? – в ответ удивился мужик. – Дороги там нет. Телега – она на барже едет или на плоту.

Коногоны пронеслись. Пыль улеглась.

Лес, который держался далеко от дороги, на расстоянии хорошего поля, постепенно стал сближаться с обеих сторон. В некоторых местах он уже подходил к самой дороге.

Вот впереди путь пересекала новая, совсем свежая конная тропа. Симеон почувствовал что-то неладное. Заволновался, задергался.

И точно, из ближайшей мелкой рощицы вылетели трое на конях. Одеты они были разношерстно и по-разному вооружены. И какая-то скрытая злоба исходила от них даже на расстоянии.