– Спасибо, согласен.

Симеон все понимал моментально и значительно глубже, чем ему объясняли.

Восемнадцатого февраля в субботу и девятнадцатого в воскресенье уже в Успенском соборе весь день служили молебны, чтобы Господь Бог услышал просьбу людей московских и всей Русии и даровал православному христианству, по его просьбе, царя Бориса Федоровича. То есть чтобы Бог утвердил прошение собора.

Вечером в Новодевичьем монастыре, в келье инокини Александры патриарх встретился с Годуновым. Вернее, с двумя Годуновыми. Там был еще Семен Никитич.

Келья была устроена просто, но богато.

В ней было большое, непривычное для монастыря окно. На лавках лежали дорогие, шитые золотом ковры. У окна стоял рабочий столик хорошего дерева с ящиками.

Постоянно входила прислужница и что-то приносила Александре. Вкусно пахло блинами.

Инокиня много молилась в углу, что-то читала, что-то шептала. И в разговоре участия не принимала.

Патриарх рассказал о соборе. О Шуйских и Мстиславском.

– Завтра мы к тебе, Борис Федорович, придем с молебном, с духовенством, с боярами бить челом о принятии престола. Так что, Борис Федорович, готовься принять государство.

– Рано еще, – сказал Годунов.

– Что, не приходить? – спросил Иов.

– Приходить приходите, а государство принимать рано. Народ должен по-настоящему забеспокоиться. Должен понять, что по-другому нельзя. Иначе меня будут считать самодельцем.

– Смотри, Борис, не переиграй, – хмуро сказал Семен Никитич. – Дают – бери!

– Переиграть опасно, это верно. А недоиграть в сто раз хуже. Переиграл – без трона остался, недоиграл – без головы, – возразил Годунов.

В другом, противоположном конце Москвы, в большой загородной усадьбе Черкасских тоже шло совещание. Вернее, только начиналось.

Съехались Шуйские, Романовы, Черкасские. Ждали Шестуновых, Голицыных и кого-нибудь из Бельских. Богдана Яковлевича из столицы уже выслали.

– Никто вас не видел? – спрашивал каждого входящего Борис Иванович Черкасский. – Никто не провожал?

– Не до нас сейчас, – ответил на этот вопрос старший Шуйский – Василий. – У него своих забот хватает.

– А что, мы и на крестины собраться не можем? – спросил Федор Никитич Романов.

– Все хорошо, только крестника у нас нет, – сказал младший Шуйский – Дмитрий.

– Крестника нет, масленица есть, – вставил Михайла Никитич Романов.

– А верно! Так за царскими делами обо всех обычаях забудешь, – воскликнул Василий Шуйский. – Тащите блины скорей.

– И крестник у нас имеется, – возразил Черкасский. – Ради него и собрались.

– Кто такой? Когда родился? Не о таком ли крестнике нам намекал Андрей Яковлевич? – посыпал вопросами Василий Шуйский.

Все поняли, что речь шла о старшем Щелкалове, о высланном Андрее.

– О таком, о таком, – ответил Черкасский.

– Вот бы поглядеть, – сказал князь Василий.

– Да ты его видел не раз, – сказал Федор Романов. – Тебе только вспомнить надобно. Рыжий такой малый, бойкий. Он у нас крутился. Потом к Борису Ивановичу служить перешел. А сейчас в Чудовом монастыре при нашем благословенном Иове служит.

– О чем речь? – забеспокоился Дмитрий Шуйский – царский воевода не из числа первых.

Младший Бельский, невежа, тоже ничего не понимал. Но никто им ничего не объяснял и даже не считал нужным.

– Дело славное, – оценочно сказал Василий Шуйский. – Но больно опасное. И говорить о нем впрямую не след. Кто не понял, пусть и не понимает. Потом поймет. А прямых слов сейчас не говорите.

Федор Никитич, Михайла Никитич, Борис Черкасский, Василий Голицын сразу все поняли и никаких имен не произносили и не спрашивали.