Это-то и принесло самую большую неприятность.

Однажды во время обедни, когда во дворце никого не было, учитель решил закончить эксперимент. Он позвал Афоньку в свою комнату, причесал мальчика, заставил его надеть белое полотняное белье: штанишки и рубашку.

После этого мальчик натянул красные сапожки, обмотав ноги чистыми белыми платками, сверху надел темный, прошитый золотом кафтанчик и подпоясался ремнем, окованным бронзой. Затем Симеон набросил на него шелковую перевязь – получилась просто картинка. Осталось только пригласить в комнату царевича и вживую сравнить ребят.

Вдруг в городе ударили в набат. Очевидно, что-то случилось. Скорее всего загорелся какой-то посадский дом.

Мальчишка выскользнул из рук ученого иностранца, сбросил перевязь ему на руки и в парчовом царском кафтанчике выскочил на задний двор. Симеон стал высматривать в окно: что случилось, отчего набат?

В это время царевич Дмитрий вернулся с обедни.

Он нос к носу столкнулся с оторопевшим Афонькой.

Вид прислужного мальчика в царском кафтане привел Дмитрия в невменяемость. Без всяких рассуждений он подскочил к двойнику и, как его учили в тренировочных боях, всадил игрушечный кинжальчик мальчику в горло.

Афанасий захрипел и начал биться в судорогах на земле, истекая кровью.

Оказавшийся на улице Симеон не раздумывал ни секунды. Он схватил царевича в охапку, завернул в перевязь и бросился в сторону конюшен. Быстро, но не очень торопливо.

Его поношенная карета стояла под навесом. Он впихнул сумасшедшего царевича туда и приказал:

– Сиди тихо, а то убьют!

После этого он растолкал Тимофея Петрова – конюха, спавшего на остатках зимнего сена, – и велел запрягать его карету. Он не стал возвращаться во дворец. Иноземец не очень доверял русским порядкам и русским слугам и всегда все свое носил с собой.

Через четверть часа карета итальянца выехала из города через Спасские ворота и взяла курс на Москву.

А по всему маленькому городу Угличу уже лился тревожный бой набата. Люди останавливались и поднимали головы в сторону высокой городской колокольни. И бежали уже люди со всех сторон к царскому дворцу с криком:

– Дьяки убили царевича!

– Дьяки царевича убили!

Первым «вверх», то есть во дворец, прибежал мальчик Петрушка Колобов, верный товарищ царевича, и сообщил, что царевич на заднем дворе покололся ножом.

Петрушкина мать Марья – постельница царевича – с воем бросилась на задний двор. Следом за ней сбежала по лестнице заранее обезумевшая царица Марья.

Во дворе уже находилась кормилица Орина Жданова-Тучкова с окровавленным мальчиком на руках, и рядом с ней стояла и причитала растерянная мамка-воспитательница Василиса Волохова.

– Я не виновата! Я ни при чем! Я ни при чем! – бросилась она к царице-матери.

Но Марья (она же Марфа) и слушать ее не стала. Она вырвала из ближней поленницы полено и стала бить Василису Волохову по голове.

– Это все ты! Это все ты! Твой сын Осип! Это Данила Битяговский! Это Никитка Качалов!

Злость захлестывала царицу. Она знала, что так и будет.

Мало того что ее, красавицу, выдали замуж за старика-урода царя! Мало того что этот царь, этот царь-полутруп еще при своей жизни сослал ее в изгнание в этот маленький глухой город! Так теперь еще сына убили! Отобрали и сына, и последнюю надежду поцарствовать, свести счеты со всеми врагами-ненавистниками.

Это не просто сына убили. Это убили всю жизнь.

Она дико кричала, и била, и била поленом по голове Василису Волохову! У Волоховой уже были перебиты пальцы! Волохова валялась в ногах, умоляла ее не бить. Вся голова у нее была в крови, а царица не могла перестать.