– Мам, можно я у вас поживу? – спросила я, когда они уже засобирались домой.

– Что такое, солнышко? Что-то случилось между тобой и Русланом? – сразу же насторожилась она.

– Нет. Просто по дому и вам соскучилась.

– Не стоит, Рори. Ты знаешь, я всегда рада тебе, и мне бы, наоборот, хотелось, чтобы вы, мои дети, жили всегда со мной, но как мать я желаю тебе лучшего, а после произошедшего вы с Русланом должны быть поддержкой друг другу. Только вы вдвоем понимаете боль этой утраты лучше всего. Да и дома и стены лечат.

Я опустила глаза и промолчала, хотя мне дико хотелось кричать, что дом Руслана – не мой дом, а он мне больше не муж, предатель. Вот только я промолчала.

Когда они ушли, я снова погрузилась в тяжелые думки. До самой выписки приходил Руслан, но каждый раз, когда я слышала его шаги, делала вид, что сплю, и притворялась до самого его ухода. Говорить нам с ним было не о чем, а изображать бурную радость от его появления мне претило, как и скандалить в том числе.

Однако, несмотря на мое сильное желание убежать куда глаза глядят, у меня были связаны руки. Отец не поддержит, и я полностью завишу от Руслана. Не доучилась, не работаю. Только сейчас, оказавшись в безвыходной ситуации, я понимала, что идти мне некуда, жить не на что. Мне никогда не приходилось думать о средствах на жизнь. Они появлялись на моих карточках сперва от отца, теперь – от мужа. Своих у меня не было, и это стало главной проблемой. Самой насущной.

– Надеюсь, за эти дни ты успокоилась и перестанешь воспринимать все мои слова в штыки, – произнес Руслан, когда привез меня к себе домой. Своим домом я это место больше не ощущала, хоть здесь и лежали мои вещи. Нет больше того родства и эйфории, которые я испытывала в день свадьбы, когда Полянский привез меня сюда, заклеймив своей женой.

– Спасибо, что снизошел до того, чтобы забрать меня лично, – съязвила я, чувствуя, как прежняя любовь, которая горела в моем сердце ярким пламенем, трансформируется в нечто темное, свернувшееся у меня под ребрами сгустком. Ненависть. За нелюбовь. За предательство. За ложь.

– Я так понимаю, что ты всё еще злишься непонятно на что, – нахмурился Руслан и сложил на груди руки. Его брови сошлись на переносице, а взгляд стал холодным, словно он не собирался смягчаться.

– Непонятно на что… – прошептала я и усмехнулась, поджав губы.

Эти несколько дней до выписки мне хотелось кричать на него, чтобы вытрясти из него любые другие эмоции, кроме этого лютого несправедливого пренебрежения, снисходительного отношения, как к ребенку, но сейчас, когда мы наконец остались наедине, меня вдруг отпустило. Я наконец поняла, что он сформировал свою линию поведения и его не переубедить. Он просто хочет выставить меня полной дурой, которой всё привиделось, а самому остаться белым и пушистым, ни в чем не повинной жертвой обстоятельств.

Меня немного качнуло, и я прикрыла глаза, чтобы тут же их открыть и найти опору в виде столешницы.

– Тебе плохо? – спросил Руслан с прохладцей, а проблеск чувств в его холодных льдистых глазах, и то, как он метнулся было ко мне, а потом отшатнулся, мне, очевидно, показались.

Я гордо выпрямила спину и не доставила ему радости видеть мою слабость.

– Не стоит переживать, Руслан. У тебя есть о ком позаботиться.

Он окаменел, тело стало вмиг словно деревянным. На лицо упала маска.

– Ты права, – улыбнулся он холодно, – теперь, – опустил он взгляд на мой живот, – мне не нужно заботиться о беременной жене, потому что ей вздумалось покататься на машине с каким-то ушлепком.