Только девчонки завершают танец-дурачество, Вера быстро возвращается на своё место рядом со мной. 

— Сколько? — не сразу соображаю, что это мой голос звучит так низко, хрипло.

— Что, сколько? — в лёгком недоумении уточняет малышка, возясь с обувью.

— Сколько ты стоишь? — поясняю спокойно… на сколько позволяет разыгравшееся либидо. Вернее, моего терпения хватает только на одевание первой туфли. Перехватываю изящную ножку, неистово желая заняться обуванием, а в идеале раздеванием самолично. 

Вера вздрагивает, словно прописал затрещину, но я грозным взглядом велю не рыпаться, меня и без того потряхивает… Перед глазами откровенные сцены такого разврата, что страшно за свою адекватность. 

Малышка затаивается, таращась на меня, как кролик на волка. И правильно — я дико голоден…

Голоден и похотлив, но, осторожно, боясь спугнуть своим озабоченным порывом, оглаживаю узловатую ступню... совершенно не идеальную, даже, сказал бы, некрасивую. Такую... изуродованную многочасовыми тренировками у балетного станка. 

У каждого из нас свои шрамы...

И именно это сочетание хрупкости и стального стержня внутри меня возбуждает ненормально. Разве не восхищает человек, способный днями изнурять свое тело нагрузкой, оттачивая мастерство и доводя каждое движение до совершенства?

Непременно!

Разве не заслуживают уважения люди, целенаправленно идущие к совершенству и красоте? 

Непременно!

Самоконтроль! 

Усердие!

Педантичность!

Скрупулёзность!

Трудолюбие! 

Умение глотать боль!

Она совершенна!

— Я не…

— У каждого есть цена, — перебиваю ненавязчиво, осторожно, ещё раз пробежавшись по ступне пальцами, и бережно надеваю туфлю, которую мне робко вручает девушка.

— Я не сплю с клиентами, — покраснев, Вера нервно освобождает ногу из моего хвата. Взгляд леденеет. — И если вам больше ничего...

А я надеялся. До последнего надеялся, что уступит. В груди отчаянно бьётся встревоженное сердце, в душе помойка.

— Ок, ничего, — ровно принимаю отказ: — Тогда ты свободна, — без спешки отсчитываю несколько купюр. — Это тебе — чаевые. Основная сумма на счёте, — поясняю безлико. — Ангелина в курсе. И да, Лиди мне позови, - наливаю стакан воды, горячительного, увы, больше нельзя. Я за рулём. И осушаю стакан, словно уже забываю об её существовании.

И правда забываю, ровно пока через пару часов не покидаю клуб. 

Тачка стоит немного дальше от входа, и пока иду — замечаю в переулке через дорогу какую-то мешанину из тел. Сопение, всхлипы, умоляющий девичий голосок, пререкаемый мужскими...

Не то чтобы в рыцаря любил играть, но проходить мимо беспредела — точно не моё. Да и не солидно как-то, в грязном проулке бабу тискать, и явно без её желания. Мне несложно — помогу, тем более раскидать ушлёпков дело плевое.

Что и делаю парой точных ударов. 

Сначала одного рывком за загривок отрываю от бабы, которую они зажимают между собой, хер его знает, что собираясь в такой позе делать — попугать если только! Махом к себе лицом прокручиваю, и мой кулак таранит его опешившую морду. Второй мудак даже не успевает среагировать толком на моё появление и потерю напарника, а я уже стою напротив него. Пьяного, туго соображающего, что происходит. 

Нас разделяет только девчонка… растоптанная, зарёванная, лицо в крови...

Мне хватает доли секунды, чтобы в зарёванном и запачканном кровью лице углядеть кто она.

Вера!

Ушлёпок её продолжает судорожно удерживать поперёк тела рукой, удерживая между нами как щит.

— Ты чё?.. — давится негодованием мужик. 

Мой кулак опережает его язык и собственную мысль, что можно было всего лишь пугнуть... Тварь бы с криками сбежала, сшибая углы и забыв о приятеле, который продолжает хрипеть на асфальте и харкаться кровью. Но нет… Это слишком невинный исход для таких мразей. Поэтому бью без жалости и сострадания, ломая кости и хрящи на харе опешившего мужика. Его словно тараном отшвыривает от Веры, а я с наслаждением наступаю на тварь, добавляя несколько ударов. Тёплая кровь приятно ласкает кулаки. Задним фоном повизгивает девчонка, умоляя остановиться, и только её увещевания даруют тваринам жизнь!