– Это был мой личный автомобиль, патрон, – заметила Самира.

– А почему вы взяли свою личную машину? – поинтересовался окружной комиссар, нахмурив густые черные брови.

– Потому что уже давным-давно никто не заботится сменить защитные щитки на полицейских машинах, и стоит опустить щиток от солнца, на нем сразу видна надпись ПОЛИЦИЯ, – ответила Самира в тон начальнику. – Вы ведь знаете, как это бывает…

Сервас увидел, что Шабрийяк нахмурился. Он не любил, когда подчиненные ставили его на место.

– Как прошла встреча с семьей? – спросил он. – Они были не слишком на взводе?

– На взводе? – повторила Самира. – Да они нас обвинили в убийстве!

Шабрийяк побледнел. Должно быть, сказал себе, что если дело, где полицию делают обвиняемой, раздуют СМИ, то вряд ли у кого-нибудь, кроме обычных телекомментаторов, слишком ревностно относящихся к закону и порядку, хватит смелости встать на их защиту.

– А еще мы там обнаружили журналистку, – прибавил Сервас. – Эстер Копельман из «Ля Гаронн». Ушлая особа. Кто-то явно ее навел…

– Как это – навел?

– Она знала о слове на груди у парня, – сказала Самира. – Информация где-то просочилась. Либо здесь, либо в больнице.

По суровому лицу окружного комиссара пробежала тень несогласия.

– Ну все, теперь это будет в СМИ… Паскудство! Придется провести пресс-конференцию. Майор, я на вас рассчитываю. Нужно собрать конкретную и солидную информацию.

Сервас поморщился. Ну конечно, делать ему больше нечего. У него из головы все не шел тот высокий белый чужак, о котором говорила журналистка и с которым встречался Муса.

Время уже перевалило за полдень, когда они с Самирой и Рафаэлем Кацем явились в лицей Жан-Мермоз, в одно из учреждений среднего звена в Мирее. Мать Мусы объяснила, что после освобождения из тюрьмы ее сын, по приказу старшего брата Шарифа, вернулся в лицей на первый курс социально-экономического отделения.

Их принял директор лицея. Этого речистого маленького человечка с лысым черепом, похоже, очень расстроила гибель Мусы, хотя он и признал, что парень был далек от статуса примерного студента. Он провел всех троих через просторный двор. Студенты и преподаватели с 17-го числа были на каникулах. В кабинете директора Сервас повторил вопрос, который уже задавал по телефону: он хотел бы пообщаться с учителями Сарра.

– Трое преподавателей согласились прийти, думаю, явятся без опоздания. Остальные в отпуске по случаю Дня Всех Святых, кто-то вне зоны доступа…

Сервас удержался от замечания, что, вообще-то, погиб их студент, и просто покачал головой.

– У вас есть их телефоны?

– Конечно.

На столе у директора зазвонил телефон.

– Все пришли, – сказал он, отсоединившись. – Пойдемте.

Он встал и провел их в учительскую, где прием оказался еще «теплее». Первые несколько секунд преподаватели молча, с явной враждебностью их разглядывали. Так смотрят на отряд оккупантов.

Сервас попросил разрешения пообщаться со всеми по одному. Ответа не последовало, и он предпочел расценить это как согласие. Им предоставили маленький кабинет рядом с учительской.

Первый из преподавателей не вымолвил почти ни слова из-под маски. Сервас почувствовал, как в нем закипает гнев.

– Я не понимаю, – произнес преподаватель. – Я думал, что Муса – жертва, а вы о нем говорите, как о подозреваемом…

Его презрение ко всему, что относится к полиции, было очевидно.

– Вы когда-нибудь встречались с Мусой за пределами лицея, в городе? – поинтересовался Сервас.

После секундного замешательства тот взглянул на полицейского свысока:

– Нет. Никогда. А зачем?