«Пиф-паф, все убиты!» — мысленно проговорил Виктор. Кажется, это слова Сергея, произнесенные им незадолго до самоубийства.

– Эй, сержант! – позвал его егерь. – Оглох, что ли? Бери доски.

С этими словами он двинулся к месту постройки лабаза.

– Самое главное, чтобы ты находился с подветренной стороны, – говорил Олег, начиная приколачивать толстые перекладины между двумя осинами. – Лабаз строится как минимум в пяти метрах от земли. Так меньше вероятности, что зверь почует тебя. Когда окажусь наверху, будешь подавать доски. Сиденье должно быть удобным и прочным, иначе сон сморит, и вниз брякнешься. Прямо в лапы Топтыгину.

Виктор не оценил шутки. Перед его глазами все еще маячил образ оставленного под окошком следа. Как там сказал Олег? Четыреста килограммов? Он подумал об орочонах, которые с одной кривой железкой ходили на медведя. После того как он увидел медвежий след, правдивость рассказанных егерем историй об охоте орочонов вызвала у него серьезные сомнения. Такому гиганту что суй в рот крюк, что не суй, отгрызет руку к едрене матери, и привет Шишкину. Ерунда все это.

Олег между тем приколачивал жерди для опоры ног. Виктор машинально подавал ему доски.

«Может, все случится сегодня ночью», – подумал он, и где-то глубоко внутри у него словно что-то надломилось. На секунду его охватил всеобъемлюще-беспримесный страх, липкий и холодный, как болотная жижа. Страх за себя и сына. Ведь если из его затеи ничего не выйдет, его сын Артемка…

Он даже не будет думать об этом. Иначе все, что он затеял, окажется напрасным. Все.

Но как говорится, лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

«У меня все получится».

– Обязательно, – прошептал Виктор.

– Че ты там бормочешь, сержант? Молишься небось? – крикнул сверху егерь. – Помоги мне… Помост готов, поручни тоже. Жердь для спины осталась, и, пожалуй, все. Останется только ветками замаскировать.

Наконец лабаз был построен, и Олег спустился вниз, критически разглядывая свое творение.

– Вообще-то его нужно за неделю до охоты строить, – проговорил он. – И две штуки. Так, чтобы привада между ними была. Это если ветер изменит направление. Но на второй лабаз времени нет, это первое. Второе, здесь роза ветров практически неизменна, все время дует с запада, то есть с пустоши на тебя. Зверь не должен ничего почуять. Эх, курить охота. Да, кстати. Вечером, перед засидкой, рот прополощи. А еще лучше еловой хвои пожуй. Медведь курево ого-го как чует! Зрение у него не очень, а вот нюх острый. Ботинки тоже травой натрешь. Чтобы никих запахов гуталина или сапожной мази… Проверь, чтобы на тебе не было блестяшек всяких. Я имею в виду пряжки или «молнии» с пуговицами. Они могут отсвечивать, и медведь тебя заметит.

Виктор с подозрением смотрел на шаткую конструкцию среди ветвей.

– Он сюда не полезет?

Егерь с жалостью посмотрел на мужчину, словно перед ним был непроходимый тупица.

– Ты, по ходу, сержант, про косолапых знаешь не больше, чем ребятенки из яслей. Будто окромя сказки про трех медведей и не слыхал вовсе. Взрослые бурые медведи не лазают по деревьям, разве что лончаки с пестунами.

– Какие пиз… пистуны?

– Пестуны, лопух, – фыркнул Шибаев. – До двух лет детеныш лончаком зовется. С двух до трех – пестуном. После трех годков это уже взрослый медведь.

Он отряхнул ладони.

– Давай приберемся тут. Под лабазом должна быть стерильная чистота, как на операционном столе. Если все делать по уму, то до лабаза двоим на лошади подъезжать нужно. Так раньше всегда делали. Один взбирался наверх, а второй уезжал. Чтобы, значит, след запутать. Понял?