И доска с треском разлетелась на две части.

Все загалдели на разные лады, удар вышел с виду неуклюжим, но это не уменьшало его зрелищность. Корабельные доски тонкими не делают, и пусть эта не самая серьезная, хлипкой ее не назовешь.

Айлеф, отбросив оставшуюся в руке половинку, пояснил:

– У нас семья такая. В каждом поколении силач с мощным ударом рождается. Мне бы в кузнецы, как дед, но где уж теперь…

– Ты последний, с кем я решу подраться, – с уважением произнес Бвонг. – Но знаешь, зря ты нам про сено рассказал. Тебе теперь все будут его припоминать. В том числе и я. А ты, белобрысая, за что тут? Кого-то пришила, или за другие дела? Думаю, пришила, по глазам видно, взгляд мертвецами набит. Одного? Двух?

– Многих, – равнодушно ответила Айриция.

Она вроде бы за все время ни разу не отвернулась от моря, так и смотрела на то место, где в пучине скрылись два тела.

– Расскажи, всем очень интересно.

– Я попала в трюм за непристойное поведение, приставание к мужчинам и соучастие в многочисленных убийствах.

– Ну ничего себе! Так ты продажная женщина?! – нездорово оживился Драмиррес. – А в кредит можно? Если так, нам надо срочно обсудить кое-какое взаимовыгодное дело.

– Остынь, северянин, я первый в очереди, – важно заявил Бвонг.

– Да, все верно. Я продажная женщина, ведь так сказали церковники. А то, что ни один клиент так и не довел меня до кровати, – суду такие мелочи неинтересны.

Драмиррес повернулся к Бвонгу и озадаченным тоном произнес:

– Так как ты первый в очереди, не хочешь ли прямо сейчас выяснить, по какой причине ее клиенты останавливались на полдороге? Мне очень хочется это знать, я чувствую какой-то недобрый подвох.

Бвонг почесал подбородок, умопомрачительно скривил нижнюю губу, кивнул:

– Да, я думаю, что мне тоже следует это узнать. Говори, падшая женщина, мы хотим услышать, что приключилось с твоими клиентами.

– Старые мужчины любят молоденьких девочек. И у старых мужчин часто водятся деньги, потому они не скупятся на угощение. Всего несколько капель в их бокалы, и забвение наступает очень быстро.

– Так ты отравительница? – удивился Храннек. – Я видел отравительницу, она совсем на тебя не похожа. У той был нос крючком, хоть землю паши, а ты красивая.

– Обычно я их просто усыпляла, все остальное делали мой отец и братья. Но иногда сонного зелья оказывалось слишком много, и сердце не выдерживало. У старых мужчин оно слабое.

– Так это у вас семейное ремесло? – понимающе уточнил Драмиррес.

– Да, семейное. Мы потеряли ферму из-за старых долгов, отец и до этого баловался торговлей дурной травой, а после совсем голову потерял. Хотел все вернуть, и плевать каким способом. Он потерял последнее, моей семьи больше нет, братьев и отца казнили. Для мужчин возраст казни – семнадцать лет, для женщин – восемнадцать. Если казнить раньше, это станет прямым нарушением всеобщей хартии прав и вольностей. Поэтому они мертвы, а я оказалась в ящике.

– Так я не понял, ни один клиент не добрался до твоей койки? – спросил Бвонг.

Айриция впервые за время разговора повернулась, бледно улыбнулась, еле заметно покачала головой:

– Так уж получилось, что у меня очень строгий отец. Никакой свободы до замужества.

– Угу. Не повезло тебе с ним. Сплошные недостатки.

– Но я все же попала сюда в том числе за приставания к мужчинам и непристойное поведение. Я и правда падшая женщина.

Бвонг опять рассмеялся, похоже, здоровяку для этого много не надо. И, явно увлекшись процедурой знакомства, повернулся к злящемуся на него Стрейкеру:

– А ты никогда не лезь, когда я с дамами общаюсь. И ни к кому не лезь, а то так и будешь ходить поколоченным. За что тебя сюда?