– Боярин Константин Алексеевич Салтыков, – откинул на спину капюшон Росин. – Еду в Гетеборг, к сестре, за барона Ульриха фон Круппа замуж вышедшей, на крестины. Племянница у меня родилась.

Костя отнюдь не врал. Получив через жену имение Салтыковых, он мог смело называть себя по наименованию поместья. В конце концов, так почти все бояре делают, прикидываясь белыми и пушистыми. Род Годуновых, например, от Димки Зерна родословную ведет; род Захарьинских и Колычевых – от Андрюшки Кобылы; Романовы еще полвека назад прозывались Кошкины.[1] Главное, найти имение с красивым названием – и ты уже не Ванька какой-нибудь, а Овчина-Оболенский-Телепнев!

– А почему через Ливонию?

– Мне так ближе, – хмыкнул Росин. – Пешком через чухонские болота ехать, так это вкруголя изрядно получится.

Рыцарь еще раз окинул собравшуюся за спиной путешественника дворню, недоверчиво покачал головой:

– Люди твои, кавалер, одеты богато, а сам ты в рясе монашеской. С чего бы это?

– А ты что, портняжка, платья чужие оценивать? – Росин, уже отвыкший от того, чтобы ему перечили, начал злиться. – Не нравится ряса – отвернись!

– Я здесь поставлен, чтобы видеть все, а не отворачиваться! – вскинул гладко бритый подбородок кавалер.

– Я тебе что, купец какой, али смерд безродный? – тихо поинтересовался Росин, склоняясь к караульному. – Сейчас кистень возьму, да и в леплю тебе по голове так, что перо из плеч торчать станет. Что тогда скажешь, господин рыцарь? Или думаешь, господин епископ из-за тебя войну начинать начнет? С государем московским ссориться?

Рыцарь заметно побледнел. Переехав мост, русский боярин ступил на территорию ливонской конфедерации, и строгий Разбойный приказ за его поведением более не доглядывал, дыбой за разбой и убийство не угрожал. Однако внешне ливонец попытался волнения своего не показать, и даже повысил голос, указывая на лежащие поперек седел холопов пищали:

– Пошто мушкетонов так много везете?

– Так ведь земли впереди дикие, – ласково улыбнулся Росин. – Разбойнички там иногда шалят и прочие крестоносцы. Как же без оружия?

– С мушкетонами нельзя! – решительно замотал головой кавалер. – Не пропущу! Оставляйте здесь.

– Зачем тебе ружья, дикарь?! – взорвался Росин. – Ты все равно не умеешь ими пользоваться!

– Нельзя! – рыцарь с надеждой оглянулся на пикинера, сонно наблюдающего за перебранкой и положил руку на рукоять меча. – Не пропущу!

– Ты что-то сказал, чухонец? – Росин сунул руку в широкий рукав рясы, и тут услышал позади тревожное ржание. Оглянулся. Опричник, горяча коня, крутился на одном месте, ожидая окончания спора. Костя тяжело вздохнул и выпрямился в седле: – Семен! Собери пищали, подвяжи на спину своему коню и отведи Семен Прокофьевичу.

Холоп спрыгнул на мост, в несколько минут собрал огнестрельное оружие отряда, перетянул ремнем, перекинул через спину чалого коня и под уздцы отвел обратно к Зализе.

– Ну, теперь доволен? – кивнул Росин ливонцу и, не дожидаясь ответа, дал шпоры коню. Холопы немедленно сорвались следом, и начальнику караула пришлось шарахнуться с моста в сторону – чтобы не затоптали.

Некоторое время рыцарь смотрел путникам вслед, потом раздраженно сплюнул:

– Ладно, еще встретимся, – и пошел обратно в тень.

Конный же отряд, сорвавшись с места, продолжал мчаться все тем же стремительным галопом, оставляя позади одну версту за другой. Разумеется, Костя понимал, что домчаться до замка Сапиместкой фогтии за один день он не успеет, но стремился пройти за первый переход как можно большее расстояние. Они неслись вскачь примерно час, после чего холопы перекинули седла на заводных коней, и отряд помчался дальше. Через час настал черед принять всадников на спины третьей смене скакунов.