– Что же ты думаешь, из-за одного дома во всем мире смута? – усмехнулся отец Михаил.

– Да ведь это дом не просто так, это Дом изначальный. В нем всемирный хаос заключен. Не корми его, так он на весь мир распространится – и уже начал. В нем смерть, сам знаешь.

– Не знаю и знать ничего не хочу, – отвечал отец Михаил. – Беснование это все, предрассудок.

Дед Андрон только головой качал:

– Прокляты мы, отец Михаил, все наше семя проклято от времен письменного головы Пояркова, вот и дан нам такой закон людоедский. Сто лет жили – ничего, тихо было, а теперь никуда не денешься… Тебе вот, может, Господь Бог поможет, Исус Христос, в которого ты веруешь, а нам только на себя и есть надежда…

Помолчали, глядя, как высвистывает козлиные рулады тонким носом дед Гурий на манер отставного дьячка да почесывается мелко от злой лесной вши. Только дед Андрон молчал с надеждой, а отец Михаил – упорно. Ничего не вымолчав, снова заговорил староста.

– Пришлый ты, не понимаешь, – сказал он с тоской. – А мы тут от начала века живем и до скончания времен жить будем.

– Богу молиться надо, а не говно свое по углам ковырять, – сурово отрезал отец Михаил.

Староста закивал в ответ смиренно:

– Ну, это все правильно, конечно. Бог-то Бог, да и сам будь неплох. Ну, не согласен, и ладно тогда, без твоего согласия обойдемся.

И поднялся, как бы заканчивая разговор, потому что беседуют на Руси двое, а решение принимает всегда один. И решение это часто к разговору отношения никакого не имеет вовсе, и об этом надо всем помнить, прежде чем в разговоры ввязываться.

Но вот беда, отец Михаил беседы не закончил. Рассвирепел он от неуважения, ударил клюкой в пол так, что в подполе мыши забегали и крысь лесная, а Гурий, не просыпаясь, загремел от испуга в потолок из утробы своей тухлой, стариковской. Побагровел отец Михаил, кровью налился, как языческий идол Юпитер, – того гляди, молнией ударит.

– Не бывать этому, – кричит, – не допущу идолопоклонства!

Дед Андрон даже удивился, услышав такое, прищурился, на Михаила глядя:

– Как же это ты не допустишь?

– Пресеку – вот как! Своими собственными ногами начальству жаловаться пойду. – Отец Михаил, похоже, не шутил.

Разощурился обратно дед Андрон, глядит с жалостью, бороду чешет.

– Ну, раз так, не оставляешь ты нам, отец Михаил, никакого выхода. Придется тогда выбирать – или ты, или ходя. Видно, ты сам в Дом пойдешь, за нас свои косточки сложишь? Это мы быстро организовать можем, раз – и в глаз. У нас люди, сам знаешь, дикие. Только им свистни – вот уж и готово дело.

– Да ты очумел, дед Андрон? – На что бывалый человек отец Михаил, а и он растерялся. – Никто тебя не послушает, я тут полдеревни во Христа крестил, что я скажу, то люди и сделают.

– По части Богу молений – не спорю, – примирительно кивнул староста, – все по-твоему будет, тут твой авторитет не оспоришь. А вот насчет Дома – извини.

Ухмыльнулся отец Михаил кривой улыбкой:

– А ты чего, дед Андрон, так стараешься? Думаешь одной жертвой со всеми грехами покончить, одним зайцем двух волков накормить?

Насторожился тут дед Андрон, впился глазами в расстригу:

– На что намекаешь, честный отче?

– Не намекаю я. Просто знаю, кто дом спалил. И знаю, отчего ты так бесишься.

Помрачнел тут староста, как вор мрачнеет, которого на деле его нехорошем поймали. А дело и впрямь было сомнительное, прав был отец Михаил, куда ни кинь. Такая вышла история, что хоть в книжку ее вставляй. Но одно дело – книжка и совсем другое – человеческая жизнь, в которой от историй одно нестроение.