– Ангел был блондином и его звали Кларенс? – спросила Анила, не то пытаясь пошутить, не то давая выход своей ревности.

Кеттел притворился, что ничего не заметил.

– Ангел был блондином? – серьезно спросил он Наоми.

Она честно сказала, что не помнит.

– Так вспомни! – оживился Кеттел и начал спрашивать у других «Русалок» нет ли у них кислоты.

Все превратилось в шутку. Смеялась даже Анила…

Позже Кеттел отвез Наоми домой и остался у нее на ночь. Наоми не слышала, как он ушел, но когда проснулась, нашла на прикроватной тумбе несколько марок ЛСД.

– Как успехи? – спросил два дня спустя Кеттел, который, казалось, всерьез решил получить для «Русалок» еще один хит.

– Никаких ангелов, – сказала Наоми.

– Совсем? – нахмурился Кеттел.

– Совсем.

– Ну, ничего. С первого раза ни у кого не получается.

Его следующим подарком стала яркая коробка сахара и непрозрачный тюбик жидкой кислоты. Они приняли ЛСД вместе и занялись сексом.

– Может быть, все дело в твоем внутреннем состоянии? – спросил утром Кеттел, когда Наоми призналась ему, что это был лучший секс в ее жизни, но ни одной строчки она так и не написала. – Вот поэтому у тебя ничего и не выходит, – сказал Кеттел. – Все изменилось. Ты изменилась, твое окружение изменилось.

Он молчал какое-то время, глядя, как за окном зарождается рассвет, затем монотонно сказал, что если Наоми не напишет новую песню, то скоро на «Русалках» придется поставить крест.

– Не верю, что ты можешь поставить на мне крест, – сказала Наоми.

– Не верю, что ты не можешь написать еще один хит, – сказал Кеттел.

Он выкурил сигарету и ушел, не сказав больше ни слова. Наоми слышала, как он уезжает – ее ангел, ее лучшая жизнь. Нет, Кеттел не был плохим человеком. Наоми знала, что не был. Не была и Бренда Макгабит, которая, вылетев из «Русалок», потратила полгода, пытаясь прибиться к другой группе, а затем вернулась в родной Миннеаполис. Для Наоми этот город казался далеким, словно чужая страна. Но страна эта была дружелюбной – Наоми хотела верить в это. Бренда вернулась в родительский дом, осела в тихом пригороде и продолжила жить. А куда возвращаться ей – Наоми?

Рашель мертва. Пыльная Невада стала чужой и далекой. А здесь… здесь ничего нет, кроме «Русалок». Но «Русалки» идут ко дну. Размалеванное лицо трансвестита снова замаячило на горизонте. И на этот раз оно не было частью трипа. Действие принятой вечером кислоты уже закончилось. Наоми забралась под одеяло с головой и попыталась уснуть, попыталась уверить себя, что все будет хорошо, или хотя бы убедить себя ни о чем не думать. «Вечером будет выступление», – напомнила себе Наоми, затем поняла, что выступать придется в третьесортном клубе и помрачнела сильнее.

Последней каплей оказались выступавшие вечером трансвеститы. Они выходили на сцену перед «Русалками», и Наоми не видела ни одного из них. В гримерке остался лишь запах пота, да накладной бюст, напомнивший Наоми все ее надежды. Вернее, не ее, а Рашель, но ведь у этих двоих было одно тело. «А может быть, придумать себе новое имя и начать новую жизнь? – подумала депрессивно Наоми. – Можно стать трансвеститом или кем там становятся женщины?»

Она переодевалась, продолжая добивать себя, когда в гримерку вошел хозяин клуба – пузатый коротышка, которого сейчас меньше всего хотелось видеть. Он рассказал о частной вечеринке в каньоне Лорел, и спросил, не хочет ли Наоми выступить там с «Русалками». Наоми отправила его к Кеттелу.

– Я уже говорил с Кеттелом, – сказал коротышка, борясь с одышкой. – Он не против, но сказал, что решать тебе.