– Милый, мы будем есть устриц или нет? – воззвала от дверей Елена.

Инга смерила ее презрительным взглядом.

– Я не знаю, где ты собираешься есть устриц, милочка, а мы с Борисом идем обедать.

– Видишь ли, Елена, кхм… – у Стойкова внезапно запершило в горле, – мы должны расстаться.

– Как расстаться? Совсем? Как ты можешь? – На глазах Елены немедленно возникли слезы. – Я отдала тебе все: свое тело, свою душу…

– Про отдачу тела поподробней, пожалуйста, – заинтересовалась Инга.

– …ты только берешь, ничего не отдавая! Ты подлец и мерзавец! Я дрожала на холоде у тебя в студии…

– Не одна ты, милочка, вертела перед ним голой задницей, – продолжала комментировать Инга.

– А теперь ты уходишь с этой циничной стервой. – Лена простерла руки к небесам. – Господи, за что посылаешь мне муки такие?

Даже закатывая истерику, она не забывала думать, как выглядит со стороны. «Перед зеркалом упражнялась, что ли», – подумал Борис, наблюдая, как она расчетливо потряхивает головкой, заставляя волосы в продуманном порядке рассыпаться на порозовевших щеках.

– Ты что, жениться на ней обещал? – небрежно поинтересовалась Инга.

– Да ничего я не обещал…

– …обманом завлек меня в свою постель! О-о, теперь я понимаю: через нее прошли сотни женщин, которых ты бросил, надругавшись над самым святым!

– Сотни женщин, – пробормотала Инга, – однако, аппетиты у тебя.

– Да не слушай ты ее!

– Он и тебя бросит, кошелка крашеная, – на секунду выйдя из образа, сказала Лена и, внезапно упав на колени, поползла по асфальту, простирая руки. – Я не могу без тебя, любимый. Я покончу с собой!

Вокруг стал собираться народ. Расписной швейцар подошел поближе, готовясь пресечь скандал. Жалостливая бабка ткнула Бориса клюкой между лопаток:

– Что натворил, засранец! А? Чего молчишь? А если у ней ребенок будет?

Борис затравленно огляделся. Публики все прибывало. Женщины в толпе смотрели явно осуждающе. Мужчины кривились в усмешке.

– Да какой ребенок, что вы, в самом деле, с ума посходили! – отбиваясь от подбиравшейся к нему Лены, оправдывался Борис.

– А если будет ребенок. – Лена стала хватать его за руки. – Наш малыш? Ты выбросишь нас с младенцем на улицу?

– Так ты что, и ее трахал, и меня одновременно? – приподняв бровь, спросила Инга.

– Дамы, дамы, поспокойней. – Швейцар поднял руку. – Что вы…

– Отвали, попугай облезлый, – отрезала Инга.

– Видишь ли, в чем дело… – забормотал Борис. – Не одновременно… как бы тебе объяснить…

– А не надо объяснять, – сказала Инга и, развернувшись, врезала ему сумкой по голове.

Удар металлического замочка пришелся по незажившей брови. Из глаз посыпались искры, Борис потерял равновесие и сел на асфальт.

– Пойдем-ка отсюда, хранитель традиций. – Кто-то поднял его и повел через толпу, придерживая под руку.

В голове шумело, голоса доносились, словно сквозь набитую в уши вату.

– …извращенец, – с завистью сказал мужской голос.

– …нет, алиментщика поймали! Обоих обрюхатил, – уверенно возразили ему.

– …молодец, парень, не растерялся!

Встряхнувшись, Борис посмотрел на провожатого.

– Ух, как она тебя, – приподняла ему голову за подбородок Ирина, – потерпи немного.

– Откуда ты появилась, избавительница?

Он оглянулся. Возле ресторана, вцепившись друг другу в волосы, схватились будущие «мисс Россия» и «мисс Европа». Швейцар, уже без фуражки и с оторванным позументом, призывал охрану.

Вздыхая, Ирина погрузила Бориса в машину, достала из аптечки перекись водорода и, смочив ватку, передала ему. Стойков протер бровь, зашипел от боли и попытался открыть глаз.

– Эх ты, Казанова, – с досадой сказала Ирина, – донжуан недоделанный. – Она взглянула в зеркало заднего вида и открыла дверцу. – Зачем тебе сразу две?