Я посмотрела на Ларину, задумчиво потерла переносицу, перевела взгляд на Лазарчука и попросила:

– Позвони мне, когда будешь в управлении. Есть один интересный вопрос…

– По поводу? – сообразительный Серега незаметно показал глазами на Татьяну.

– Да-да, точно, – я кивнула, попрощалась с ними и заторопилась на работу.

Могла бы и не уходить! Мамай срочно погнал нас с Вадиком снять для «Криминального вестника» репортаж о трагическом ЧП, случившемся на железнодорожном вокзале меньше часа назад. Все та же линейная милиция скрепя сердце дала нам официальное разрешение вести съемку на стратегическом объекте, каким является вокзал, но перемещались мы по нему только в сопровождении хмурого квадратного дядьки-милиционера, похожего на большой несгораемый шкаф. Как и положено сейфу, секреты он хранил надежно, на мои вопросы отвечал лаконично, сквозь зубы и с таким выражением лица, что менее любопытный человек на моем месте потерял бы всякий интерес к происходящему, а менее терпеливый полез бы в драку.

Впрочем, ситуация была более или менее ясна и особых комментариев не требовала. На территории вокзала произошел несчастный случай. Какая-то женщина упала с моста над путями и насмерть разбилась о бетон платформы номер два.

– Вот тут она стояла! – быстро сориентировался на злополучном мосту мой оператор.

На крючке вычурной чугунной балясины ограждения флажком трепетал клочок ситцевой ткани в веселый цветочек.

– Она слишком далеко перегнулась через перила, не удержала равновесия и перекинулась вниз, – рассудил Вадик. – Уже в падении юбкой зацепилась за это декоративное безобразие, но все равно не удержалась и упала на перрон. Спрашивается, какого черта ей нужно было высовываться за борт?

Я живо вспомнила, как сама только вчера высматривала с моста Татьяну Ларину, и объяснила:

– Наверное, она кого-то искала. Понимаешь, с этого самого места можно охватить взглядом все платформы, но высота-то большая, хорошенько разглядеть кого-то внизу трудно, особенно в вокзальной суматохе. Погибшая машинально наклонялась и вытягивала шею, пока не грохнулась.

– Кстати, ей еще солнце глаза слепило, – сообщил Вадик, который и сам столкнулся с этой трудностью. Ситцевый флажок на чугунной загогулине он вынужден был снимать против света. – Сдается мне, это натуральный несчастный случай.

– Или самоубийство, – сказала я.

Не потому что так думала, а лишь для того, чтобы понервировать неразговорчивого дядьку-мента. Он сердито засопел и соизволил язвительно заметить:

– На самоубийство обычно не идут с полной кошелкой скоропортящихся продуктов!

– А что у нее было? – быстро спросил ненасытный обжора Вадик, непроизвольно сглотнув слюну.

– Домашняя сметана в банке, молоко, творог, корзинка малины, – добросовестно перечислил дядя-сейф.

– И еще, похоже, сырые яйца, не меньше десятка, – заметил Вадик, рассмотрев сверху подозрительные разноцветные пятна на перроне под мостом.

– Ты бы не перегибался через перила! – предупредила я.

Он поспешно отпрыгнул подальше от ограждения и, заметив мою усмешку, сказал:

– Здесь я уже все снял, можем идти вниз.

Мы спустились с моста, поснимали еще немного перрон, с которого уже убрали тело погибшей, и записали несколько интервью с гражданами. Все они единодушно требовали от вокзального начальства создать для пассажиров более безопасные и комфортные условия. Наш сопровождающий хмурился и кусал усы.

В линейном отделении милиции, как водится, желающих сделать программное заявление в объектив не нашлось, высокие чины отделались ритуальным закадровым обещанием разобраться и навести порядок. Верить им не стоило, потому что всего пару дней назад на том же самом вокзале произошла другая трагедия – мужчина угодил под поезд, упав с платформы.