Никита тоже поднялся и помог мне надеть шубу.

 Я повернулась к мужчине лицом и посмотрела на него снизу вверх. Высокий. Симпатичный. Интересный. Умный. И перспективный ещё. Ой, кака же дура эта Анжела!

– Пока, – почти беззвучно произнесла я одними губами.

– До встречи, Ульяна, – улыбнулся мне Никита и я поспешила на выход.

 Снег таял. Днем. А по ночам город все ещё засыпало пушистыми хлопьями. По прогнозу погоды весна должна прийти к нам только на следующей неделе.

 Я аккуратно обошла грязь, боясь запачкать длинную шубу. Нет, все-таки пора переодеваться по сезону. Снег – лишь видимость зимы.

 Села в машину и поехала в сторону маминого дома.

 Я старалась не думать о том, как начну с ней разговор. Включила радио и, напевая себе под нос, что пришло время пострелять, гнала по почти пустым улочкам. И минут через десять уже тормозила возле нужного дома. Вышла из машины и огляделась. Рядом находился продуктовый магазин. Ну я и решила купить любимого маминого торта.

 Только видимо зря.

 Ведь едва я переступила порог, держа в руках коробку с десертом, мама нахмурилась:

– У тебя что-то случилось?

– С чего ты взяла? – попыталась я улыбнуться и отдала маме торт.

– Ну, во-первых – ты приехала без звонка...

– Помешала? – перебила я её, разуваясь. – Дядя Сандрик дома?

– Нет, ещё на работе, – качнула мама головой. – И не перебивай! – она угрожающе взмахнула деревянной лопаткой, с которой и вышла меня встречать. Ещё на маме был фартук, значит родительница моя кулинарит. Готовила мама вкусно, но крайне редко. – Во-вторых – ты купила мой любимый торт! 

– Чай попьём, – снова попыталась я улыбнуться. – Пойдем на кухню, – кивнула я в сторону узкого коридора.

 На кухне пахло просто божественно! Плов из баранины – любимое блюдо маминого мужа. И если мама его готовит, то только по двум причинам: либо она провинилась перед дядей Сандриком, либо очень сильно чего-то от него хочет.

 Я включила чайник и села за стол. Мама поставила торт, повернулась к плите, помешала лопаткой в казане и, закрыв его крышкой, повернулась ко мне.
Долго, пристально, да еще с сомнением, она смотрела. Словно хотела насквозь увидеть.

– Улюсь, у тебя точно все в порядке? – настороженно спросила мама.

– Надеюсь, что будет, – вздохнула я и, не отводя взгляда от лица родительницы, совершенно спокойно выдала: – Мама, я развожусь.

– Он тебя бьет? – ахнула мама, видимо предполагая самое для неё худшее.

– Нет.

– Изменяет? – А это, видимо, было вторым худшем в личном рейтинге мамы.

– Все это неважно, – решила я уйти от ответа, – главное, что мы не созданы друг для друга.

– А я тебе...

– Говорила, – предугадала я её излюбленную фразу, – знаю, мама, да. Только давай без этого. Мне и так тошно.

– Девочка моя, – мама тут же бросилась меня обнимать и целовать. – Ничего, развод не приговор. Я сама...

– Два раза разводилась, – опять я предугадала её фразу, — я помню.

– Вот. И только в третьем браке обрела истинное счастье.

– Я безумно за тебя рада.

 Действительно, дядя Сандрик был у мамы третьем мужем. И по сравнению со вторым, потому что первого, своего отца, я практически не помню, да, Сандрик – лучший мамин муж. Безумно её любящий, заботливый, внимательный, ну и конечно щедрый. У него за плечами – брак и сын, у мамы – браки и дочь. И вот они живут друг для друга. У мамы после меня детей быть уже не могло.

– Все-таки изменил? – опять спросила мама, наливая чай.

 И я, понимая, что она не отстанет, призналась:

– Да.

– Козёл! Как и твой папа, прости Господи, о покойниках плохо нельзя, – она даже перекрестилась. – Ты, видимо, мою судьбу повторяешь, прости, Уляся.