. Мы с ним были одногодки, Варя совсем тогда маленькая была, не помнит поди уже ничего, я тоже маленький был, но постарше. Маленький был, но помню хорошо некоторые моменты из жизни, помню даже слова, выражение лиц и напряжение, нет, даже тяжесть и лёгкость в воздухе в различных ситуациях и разговорах просто-напросто. В школе на уроках тяжело запоминалось, до сих пор путаюсь в числах, чтобы посчитать, приходится от одного считать до этого числа, а пока до него считаешь, проходит много времени, а это злит тех, кто спрашивает, начинаешь торопиться и сбиваешься, повторяешь заново, торопишься, чтобы не было тяжёлого воздуха между вами, и снова сбиваешься, поэтому лучше одному считать. А Варин брат, Богдан, вообще не считал, потому что плохо говорил. У него голос без слов был, хлюпал и хлюпал губами просто-напросто^>15. Мы были в разных классах, но я его часто видел на переменах, он меня узнавал – я по глазам сразу видел и говорил ему что-нибудь или считал. С ним легче говорилось и считалось, а он глазами слушал, они у него такие чёрные были, большие, и кожа белая-белая, даже белее моей. Я и помогал ехать его коляске, насколько сил хватало, только воспитательницы запрещали часто, хотя Богдан мне доверял больше и слушал меня больше других. Головой своей тёмной кивал мне и… Ох, там парни со школы Вари идут, надо обойти их, можно свернуть через дворы. Я помню одного из них, он был другом умершего одноклассника Вари^>16. Нужно свернуть, а то снова гадости начнут говорить или ещё что сделают [раздаётся свист, а после него неразборчивые голоса подростков]. Ох, нельзя к ним [слышится шуршание ветровки, частые удары подошв об землю и прерывистое дыхание Ивана].

Часть 2

Размалёванный ангел

Дорожный таблоид с одними и теми же рожами в пиджачках каждую ночь освещает мою комнату оранжевым светом. Пришлось купить тяжёлые, плотные шторы, которые этой ночью я не задвинул. Было не до этого, и сейчас тоже не до них. В моих объятиях другая причина бессонных ночей. Её плечико сотрясается в такт слабым рыданиям. Нежный пушок на её коже похож на недоразвитые ростки под апельсиновым солнцем, или на перья, сожжённые огненным небом. С каждым её всхлипом злость и раздражение во мне удваивается. Ничего не предвещало беды: созвонились, встретились, попили кофе на ночь глядя и, как обычно, такси до моего дома. Иные мужчины кидались в неё деньгами, на которые я мог бы жить целый год, ни в чём не отказывая, и не получали и половины того, что получаю я. Я! – который до двадцати лет с девушками боялся заговорить. Когда она сидит на мне, оголяя идеальную грудь, мне кажется, что сам Господь издевается над человеческим родом, даруя своё совершенное творение жалкому невидимке-вуайеристу. В этот раз она была горячее обычного, с бешеной страстью впивалась в меня своими длинными ногтями, готовая на всё, как наркоман, желающий долгожданную дозу, чтобы забыться, найти во мне утешение. А понял я это уже позже, когда всё закончилось: она отвернулась от меня, а через две выкуренные сигареты появился тихий плач. Поначалу я не трогал её; из-за низкой самооценки в голову приходили дурные мысли, что девушка, безусловно достойная большего, с горечью осознала, где и с кем находится. Неприятные домыслы были ошибочны, но всё же осадок из скрытой злобы оставили. Мне потребовалось легонько коснуться тёплого плеча, чтобы разгорячённое тело тут же хлынуло в мои объятия, будто только этого и ожидая. Моё умение (если быть точнее, неумение) успокаивать людей в лучшем случае годилось для вызывания смеха, но, кажется, ей было всё равно – не слушала меня, потому что нуждалась в том, чтобы выслушали её. И я выслушал, на первый взгляд, непримечательную историю о первой любви потерявшей голову девочки к молодому бойфренду, мягко говоря, неджентльменского склада ума; позже о близких отношениях, которые, естественно, «были не такие уж и плохие»; дальше полуслучайному/полупреднамеренному залёту, выкидыше на четвёртом месяце беременности и сверкающих пятках по направлению к «девочке посочнее», и как итог: одиночество, депрессия и самокопание, усугубляющее ситуацию. А сегодня ей приснился тот самый четырёхмесячный выкидыш, после чего весь день превратился в десятки бумажных платочков со слезами и соплями.