– Ты ш нами долго будешь, танте Минна? – спросила четырехлетняя Софи, розовощекий, кудрявый ангелок с выразительными губами, безуспешно пытавшимися растянуться в улыбке.

Остальные дети окружили Минну, хлюпали носами и терли глаза. Не успела она ответить, как семилетний Оливер прокричал матери:

– Мама, а где она будет спать? Я слышал, папа говорил, что у нас нет места.

Марта появилась в дверях, вспугнув детей, точно голубков.

– Минна, дорогуша! – воскликнула сестра, встав на цыпочки и целуя ее в щеки. – Как я рада!

– Марта, я не могу сказать, как ты меня…

– Ни слова, дорогая, мы с тобой везучие.

Минна обняла сестру и отступила, чтобы посмотреть на нее. Она не видела Марту с рождения Анны, и ее обеспокоило, как выглядела сестра. Тусклые волосы были расчесаны на пробор и затянуты в узел, лицо напряглось и заострилось. Она выглядела так, будто вышла из подвала – припухшие, с красными прожилками глаза, фиолетовые мешки под ними. Ее обычно аккуратное платье морщило и сбилось набок. Марта всегда была «сестричкой-милашкой», наделенной нежным овалом в меру бледного лица, выражение которого вместе с верхней губой, изогнутой наподобие лука Купидона, придавали ее манере держаться как раз необходимое количество обаяния. Но сейчас, после шести беременностей, она словно утратила контуры, расплылась по краям, и единственное, что проглядывало в ней, была усталость.

– Я так беспокоилась о тебе, – сказала Марта, сжимая руку Минны, когда вела ее в квартиру.

Софи, Оливер и остальные дети отстали и устроили в холле кучу-малу, отталкивая друг друга, чтобы оказаться впереди. Они не спеша проследовали через бюргерскую квартиру, миновали палисандровые консоли, бидермайеровские столы, старые персидские ковры, и шторы, метущие шлейфами пол. В комнате витал легкий запах мебельного масла и мастики. Дети шли позади, лоск воспитанности слетал с них прямо на глазах. Оливер и Мартин ворвались и гостиную и пролетели сквозь нее, как маленькие сорванцы, опрокинув стул, а девочки тянули Минну за рукав, соперничая за ее внимание.

Спальня Минны оказалась маленькой и странной формы – прежде она служила гардеробной при хозяйской спальне, с высоким и узким окном над кроватью. Кувшин с водой у раковины, масляная лампа на тумбочке и кровать, застланная свежими простынями. Был здесь и маленький камин, украшенный изразцами, а в углу стоял деревянный платяной шкаф с резными завитушками.

Марта провела ее в спальню и раздвинула белые муслиновые шторы, выплеснув мягкий полуденный свет на сверкающий паркет. Потом налила стакан воды и протянула Минне.

– Ты похудела, дорогуша, хорошо ли ты ешь? – спросила Марта, пристально разглядывая сестру, примостившуюся на краешке кровати.

Сестры все еще были похожи – одинаковые темные глаза, прямые носы и волосы густые и тяжелые, хотя Минна унаследовала отцовскую худобу, а Марта стала пухлой и солидной копией матушки. В юности разница была не столь заметна, но со временем отличия становились все более явственными.

Дверь с грохотом отворилась – восьмилетний Мартин, старший сын Фрейдов, сражаясь с чемоданами Минны, втащил их в комнату. Он обещал стать красавцем, но пока был неуклюж и толстоват, под правым глазом расползся внушительный синяк. Марта всегда жаловалась, что ребенок вечно попадает в переделки, приходит домой с разбитыми коленями, фонарями под глазами и гневными записками от матерей соучеников.

– Что с твоим глазом?

– Ничего, – ответил он. – Ты к нам надолго?

– Только на обед, – ответила Минна.

– Правда? – с надеждой ответил он, из чего Минна заключила, что проблема «незамужней тетки» еще не разрешилась между его родителями.