Новый этап развития любовной лирики Мандельштама начался в 1912 году, после его присоединения к группе поэтов акмеистов.
Глава вторая
«Всё движется любовью» (1912–1915)
1
Осенью 1911 года в жизни поэта произошло событие, которое сегодня воспринимается как одно из поворотных в его творческой биографии. 10 ноября Мандельштама избрали членом кружка, не без торжественности названного его основателями, Сергеем Городецким и Николаем Гумилевым, «Цехом поэтов»54. «Очень скоро», вспоминала Ахматова, Мандельштам в этом объединении «стал первой скрипкой»55. Когда в 1912 году Городецкий и Гумилев решили явить миру новое поэтическое направление – акмеизм, Мандельштам был приглашен войти в группу акмеистов и это приглашение принял.
В нашу задачу сейчас не входит хоть сколько-нибудь подробный разговор о «Цехе» и об акмеизме как поэтической школе56. Важно лишь отметить, что вступление в «Цех» и присоединение к акмеистам избавили Мандельштама от горького ощущения одиночества57. Молодой поэт «нашел людей, с которыми объединил себя словом „мы“», резюмировала его вдова, очевидно, со слов мужа58.
Это придало Мандельштаму уверенности в собственных силах. Если к Зинаиде Гиппиус, впервые увидевшей поэта в сентябре 1909 года, кто-то прислал «юного поэта, маленького, темненького, сутулого, такого скромного, такого робкого, что он читал едва слышно, и руки у него были мокрые и холодные»59, то с Михаилом Карповичем в ноябре 1913 года разговаривал человек с абсолютно иным самоощущением: «Мандельштам показался мне очень изменившимся: стал на вид гораздо более важным, отпустил пушкинские бачки и вел себя уже как мэтр»60.
Очень изменились в акмеистическую эпоху и стихотворения поэта, в том числе его любовная лирика.
Тем не менее Мандельштам не сразу отказался от прежней манеры, которую он сам весьма точно описал в финале стихотворения 1909 года «В безветрии моих садов…» (1909):
Как мы уже имели случай убедиться, любовная лирика Мандельштама 1908–1911 годов действительно была отмечена «печатью» «пугливых вдохновений». В некоторых мандельштамовских стихотворениях этого периода силуэт возлюбленной едва угадывается, а иногда само ее присутствие в жизни героя обозначается лишь намеком.
Отчасти сходным образом устроено мандельштамовское стихотворение 1912 года, вошедшее в оба издания «Камня»:
С. С. Аверинцев писал о первой строке этого стихотворения так:
«Образ твой» – такие слова могли бы составлять обычное до банальности, как в романсе, начало стихотворения о любви; но нас ждет совсем иное. Вполне возможно, хотя совершенно не важно, что образ – женский. Во всяком случае, в нем самом не предполагается ничего сакрального, иначе «твой» имело бы написание с большой буквы63.
Этот «типографский» аргумент выдающегося исследователя несостоятелен: в стихотворении «Змей», помещенном в «Камне» (1913) сразу же после стихотворения «Образ твой, мучительный и зыбкий…», «твоей», относящееся к Богу, тоже набрано с маленькой буквы: «Предъ лезвiемъ твоей тоски, Господь!»