Мир замер, а потом закрутился в бешеном вихре. И хотя Клер пыталась сопротивляться, сопротивление получалось невыразительным. Вернее¸ совсем не получалось. И руки ее, которыми она пыталась оттолкнуть Рена, почему-то обвили его шею.

В это время со стороны озера раздался нежный и далекий голос Агнес Форсетти:

- Милый! Где ты?

Рен вздрогнул и оглянулся через плечо.

- Какого черта… - только и сказал он, после чего получил хороший удар коленом между ног.

Упав на колено и ругаясь сквозь зубы, Рен видел, как пташка Клер вспорхнула и улетела в сторону дороги, позабыв оброненную корзину.

6. Война объявлена

Никогда еще Клер не бегала так быстро – она помчалась в лес, позабыв про корзину, ягоды и праздник в бушоне. Сердце ее бешено колотилось, а губы горели, словно она обожгла их, пробуя острый южный перец.

Добежав до дороги, она прислонилась к старому дубу, служившему указателем на развилке. Закрыв глаза и пытаясь отдышаться, Клер одновременно прислушивалась. Но никто не преследовал ее, никто не мчался следом. Хотя… зачем Рену Рейву ее преследовать? Появилась крошка Агнес, и теперь столичный повар побежит к невесте – а вдруг она видела, как «прекрасный Рен» лезет с поцелуями к другой?!

Но каков наглец!

В сердцах она стукнула кулаком по стволу дерева, больно ушибив костяшки пальцев, и тут же всхлипнула:

- Ну что за глупости я делаю?

А это и на самом деле было глупостью – так переживать из-за паршивого поцелуя паршивого задаваки!

- И мне совсем не понравилось, - сказала Клер, как будто дуб мог услышать ее и ответить. – В жизни не встречала более противного поцелуя. Да и разве можно назвать это поцелуем? – она фыркнула, но тут же закусила губу.

Все это было бахвальством и неправдой. Потому что еще никто и никогда не целовал ее. Поцелуи посетителей в бушоне не считались – вот это точно было что угодно, но не поцелуи. А здесь…

Она закрыла глаза, заново переживая то смятение чувств, что охватило ее под каштанами, когда Рен Рейв обнял ее. И ведь она была совсем не против, и даже сама обняла его. Фу! Клер потрясла головой, прогоняя наваждение, и только сейчас заметила, что потеряла корзинку. Можно было вернуться за ней, но девушка не смогла заставить себя пойти обратно к каштанам.

- Придется обойтись без голубики в «Любовных косточках», - сказала она себе, поворачивая к городу.

День прошел, как в угаре – Клер мыла, чистила, резала и делала заготовки к завтрашнему празднику, но мысли ее были где-то очень далеко. И хотя она ругала себя за слабохарактерность, ей виделось одно и то же – туман, пластающийся над озером, старые каштаны и… мужчина с синими глазами.

- Ты сегодня странная, - сказал Жюль, заканчивая шинковать лук для маринования. – Что-то случилось? Ты не заболела?

- Все в порядке, - Клер машинально отщипнула веточку розмарина и положила ее в банку с солью, наглухо закрыв. К завтрашнему дню соль напитается ароматом трав, чтобы потом, в свою очередь, передать эти ароматы рульке.  

- Нет, не в порядке, - Жюль указал на банку ножом, вытирая слезящиеся глаза. – Ты бросила туда ваниль, если что. Это какой-то дедушкин секрет?

Вскрикнув, Клер вооружилась ложкой и принялась доставать стручок ванили. Какой секрет! Обыкновенная рассеянность! Кто догадается положить ваниль в смесь для свинины!

К каштанам она сбегала вечером, уже в сумерках – крадучись и отчаянно краснея, когда проходила той же самой тропой, которой они с Реном Рейвом проследовали от озера к ягодной поляне. Клер оглядывалась на каждом шагу, как будто Рен мог сидеть в засаде, поджидая ее. Но поляна была пуста, и никто не вышел навстречу, глядя холодно и насмешливо, и корзины не было и в помине. Клер обошла всю поляну, обшаривая траву, но безуспешно.