Так вот, церковь, куда по воскресеньям ходили все обитатели анклава, была условно православной, хотя работала и в качестве католической – строго по расписанию, которое всегда менялось. В храме собирались и католики, и православные. И друг другу уже не удивлялись. Казалось, такое соседство даже всех радует. Из соседней – почти дверь в дверь – мечети на лужайку перед храмом заходили мусульмане: посидеть на большой удобной лавке за длинным деревянным столом, пока дети – все вперемешку, включая двух мальчиков в кипах, – гоняли в мяч.

Старожилы были правы. Сюда или возвращались, или забывали этот городок как страшный сон. Точнее, обещали себе забыть, но ни у кого не получалось.

Город-хамелеон, у которого было несколько вариантов написания названия, и никто не знал, какое из них официально правильное, менял и людей.

– Здесь хочется изменить жизнь, – сказала Артему любовница, когда они только приехали. – Или не менять ее никогда. Мне кажется, это твое место.

– Перестань, я, конечно, люблю экзотические места, но не до такой степени. Милое местечко, один раз побывать можно, но не более. Не мой тип отдыха.

Он вообще смутно вспоминал каждый свой приезд сюда, обещая себе, что этот раз – уж точно последний. Но так складывались обстоятельства, что он вырывал несколько дней из рабочего графика и прилетал в гости – просто, удобно и практически бесплатно.

В памяти оставались обрывки бессмысленных светских разговоров, бесконечные лестницы, холодное, всегда холодное море, неудобный лежак, ночная поездка из ресторана, когда его, как самого трезвого, посадили за руль и попросили довезти до дома. И за эту поездку, когда он затормозил перед самым обрывом, он чуть не поседел, но чувствовал себя героем – всех довез, и они просто чудом остались живы.

Откровенно говоря, он так и не поддался «очарованию» местечка, но отдавал ему должное. Очарование, пусть и искусственно, создавали люди, которые владели здесь домами. Это они придумали миф об идеальном месте на земле – прежде всего для себя – и в конце концов начали в это верить. Артем приезжал сюда, потому что ему нравилась эта компания, собирающаяся только летом здесь и никогда – в Москве. Ему хотелось узнать, как живут обитатели анклава, люди, с которыми у него не было, по большому счету, ничего общего. Они смотрели на него, «другого», а он на них.

Эта пара приезжала всегда в мае – в июне уже становилось жарко. Они жили в единственной местной гостинице, но их все считали «своими», хотя никто не знал, как их зовут. Они со всеми здоровались, но никогда ни с кем не общались. Артем не мог объяснить, почему хочет их увидеть, но старался прийти на пляж пораньше, зная, что они уходят еще до того, как самые заядлые пловцы собираются на утренний заплыв.

Они выглядели как типичные европейские старички. Он поджарый, смуглый, в модных молодежных плавках-боксерах, стоял на пирсе и делал круговые движения бедрами. Совершенно не чувствовал свой возраст. Если бы не кожа, съежившаяся, как куриная шея, – точнее не скажешь, то какие там годы…

Она же, напротив, была полноватой, с ложбинками-канавками вдоль позвоночника. И даже грудь не висела мокрыми тряпочками, а уверенно лежала на животе, чем она гордилась и всегда старалась держать спину ровно. А вот руками – и это тоже было заметно – всегда была недовольна: женщины стареют с рук, не с кистей, а с предплечий. Как-то враз, после тридцати, предплечья перестают быть тонкими, такими, что можно обхватить указательным и большим пальцами. Обвисают, раздаются, расплываются… Она всегда накидывала на плечи шелковый палантин.