У бабки Маши он видел ее фотографии. Большая она уже. Двенадцать лет – почти взрослая. Красавица выросла.

Пока заведующая детдомом оформляла все необходимые документы, в кабинет постучались, и в дверь вошла довольно высокая худая девочка с короткими темными волосами и настороженным взглядом.

- Лиза! – обрадовался Фёдор дочери, - Привет! Как ты выросла! Какая красивая стала!

Он хотел было ее обнять, но та увернулась и уселась на стул, опустив голову.

- Ты зачем приехал? – невежливо и даже грубо спросила она.

У мужчины чуть не упало сердце. Он не узнавал в этом угловатом, угрюмом подросте свою дочку, что, казалось, совсем недавно была милым ребенком, которому он в подарок привез пушистого котенка. Куда же делись эти пухлые щечки, задорные кудряшки?

Он смотрел на нее, на то, как нервно она теребит край какой-то поношенной кофты, широко раскрытыми глазами и чувство вины сжирало его изнутри.

Это он виноват в том, что Лиза стала такой.

Во всем виноват…

Часто ли он приезжал к ней? Звонил ей? Интересовался ее жизнью?

Нет.

Только исправно высылал алименты, очень удобно полагая, что отцовские обязанности с радостью исполняет другой мужик.

А еще он чувствовал себя трусом.

Он брался за любые самые дальние командировки, чтобы не видеть их с Олей, отгородиться от них, списывая все на работу и обстоятельства.

Потому что больно, стыдно и неудобно.

Было бы желание и время нашлось.

- Я за тобой приехал, Лиз, - прочистив горло, ответил он, - Домой поедем.

При слове «дом» Лизка подняла на него свои огромные глазищи, словно не веря, а потом нахмурилась.

- А Пашка где? Почему его из группы не привели?

Заведующая оторвалась от документов и строго посмотрела на девочку:

- Потому что у твоего папы документы только на тебя, Лиза.

Девочка несколько мгновений непонимающе переводила взгляд с одного взрослого на другого, а когда все поняла, взвилась со стула.

- Я не поеду! Не поеду без Пашки и Мишки!

- Лиза, успокойся, - попытался подойти к ней Фёдор.

Но так быстро отскочила к двери и, бросив на отца пронзительный, пробирающий до холодного пота взгляд, произнесла дрожащим голосом:

- Или нас всех забирай, или никого, но без мелких я жить к тебе не поеду.

И хлопнула дверью, выбежав в коридор, оставив обескураженного Фёдора беспомощно стоять посреди директорского кабинета и переваривать ее слова.

Несколько мучительных мгновений он стоял, обдумывая слова дочери, а потом повернулся к заведующей и, все еще не веря, что на это решился, произнес:

- А вы можете…показать мне этого мальчика?

- Какого мальчика? – непонимающе смотрит на него она, поверх очков.

- Пашу. Лизкиного брата.

Заведующая как-то странно на него посмотрела, словно он слегка умом тронулся, и поднялась из-за стола.

- Ну, что ж. Пойдемте…

Мальчик оказался очень тихим и спокойным. Подойти к нему близко и заговорить Фёдор не решился. Стоял и наблюдал со стороны.

Его группа гуляла на улице и, когда Заведующая показала мужчине одинокого мальчика лет пяти, который уныло ковырялся лопаткой в песке, горло сдавил мучительный спазм. Паша казался очень худеньким, болезненным и похожим на Олю.

Минут десять они стояли на крыльце, наблюдая за Пашей, но он так и не сдвинулся со своего места – что-то сосредоточенно чертил лопаткой на мокром песке.

- Рисовать любит, - сказала заведующая, - Павлик очень замкнутый ребенок…

Женщина замялась на несколько мгновений, а потом повернулась к Рыжову и очень строго предупредила:

- Вы, Фёдор Гаврилович, если не уверены – не беритесь. Не нужно ребенку психику травмировать. Он и так весь забитый. Идите домой, взвесьте все, обдумайте и поймите одно: чужой ребенок он здесь, в стенах этого дома, а с вами он будет как родной и не поймет, если вы однажды решите сдать его обратно.