Я подумала тогда: если женщина воплощает в себе коллекцию ярчайших кинематографических образов красавиц, то кто же тогда он, ее избранник? Воображение рисовало головоломную комбинацию из Шварценеггера, Шона O’Коннери и Кларка Гейбла. Наши женщины любят все больше заграничных киногероев… В отечественном кинематографе тоже есть прекрасные мастера. Но среди возрастных перспективных почти нет. Разве что те, кому уже за 70. Но понимаете же, какие это перспективы.

– Та не-е-е, – протянула Клава голосом Лии Ахеджаковой, – он маленький такой, лысенький. Хорошенький!

Я сразу переключила внутренний тумблер и представила коктейль из Дени де Вито, Джека Николсона и Борислава Брондукова. Прошу же клиентов приносить с собой фотографии значимых для них людей – для характерологического анализа, так нет, думают, что я работаю ясновидящей. Надо бы таких сразу отправлять назад, к гадалкам.

Так вот, Клава объясняет, положим, голосом Ноны Мордюковой своему любимому мужу Лене, что вся эта ее переписка – безобидная дамская забава, что-то вроде девичьих дневников, которыми школьницы охотно делятся друг с другом, записывая туда всякие глупости про любовь.

– К сексу это точно не имеет никакого отношения, Ленчик! Надо же женщинам чем-то заниматься в свободное время… Ты же любишь футбол!

Клава была абсолютно искренна. И главное – она была права: женщины придумывают себе поводы, чтобы попереживать. Эмоции – женская стихия. Это сейчас на экранах телевизоров много мелодрам, которые, как соковыжималки, выдавливают слезы из женских организмов, заставляют по-особому биться женское сердце. А когда мы встретились с Клавой, только начинались мексиканские и бразильские сериалы. Жизнь россиянки была на удивление эмоционально бедной.

Леня, психологически неграмотный тип, в ответ как козырь выкладывает фотографию мужика в зэковской робе: «Вот она, твоя забава! Хоть бы постеснялась!» Клава объясняет ему, уже с ласковой улыбкой Галины Польских, безо всякого дурного подтекста или задней мысли, что это Мила, ее подруга, попросила помочь одному ну совершенно несчастному человеку.

– Он убил троих, сидит пожизненно, очень мучается… – добавила она для убедительности голосом Любови Полищук.

Давила на жалость. А жалость в таких ситуациях мужчинам не присуща.

Ленчику от этого стало только хуже. Небольшого роста и кругозора, он был все же достаточно агрессивен в пределах своего радиуса действий. Не на шутку рассвирепел, стал топтать письма, проклинать жену, наконец объявил, что уходит к… Милке. Раз уж Клава взялась за головорезов, то он тоже может позволить себе пригреть одинокую, никому не нужную «коровку». Так и сказал: «коровка», а не как раньше, грубо – «корова». Имя Милки и ее комплекция подсказывали именно это прозвище. – Ленчик был не оригинален. Милка, мол, давно на него глаз положила, намекала на любовь, вот и решила увести мужа у Клавы, подсунув взамен зэка и оставив, из женской зависти, с носом. Раз Клава повелась, пусть теперь пеняет на себя.

И был таков. Может, он и не хотел уходить, но слово – не воробей. Если жену не проучить, она и дальше будет рассылать корреспонденцию во все концы света, позорить семью. Еще в газеты начнет писать. Писательство – такая вещь: если уж началось, не остановишь.

– Нахалка! – кудахтнула Клава, выпучив глаза, как Надежда Румянцева в фильме «Девчата». Не верила она в Милкину подлость, но опасалась, что та не устоит перед чарами и доводами любимого ею супруга.

Уже упомянутая Мила – бывшая одноклассница Клавы. Большая, размером с борца сумо, всегда с закатанными по локоть рукавами, массажистка. Круглая, но неловкая, потому что этот мир создан для тоненьких миниатюрных женщин, а большие и тучные присланы на Землю, чтобы пугать маленьких девочек: будешь вот такой толстой, как тетя Мила, никто замуж не возьмет.