-Соня…Соня, ты слышишь меня, моя милая? - шепчет Лев мне в ухо, крепко удерживая в объятиях. А мне трудно дышать…но не от нехватки кислорода, а от обиды и жестокой правды, что бетонной плитой придавила.

-Лева, отпусти меня, пожалуйста. Я больше не твоя, не мучай меня, - произношу сквозь слезы, которые предательски выступили, хоть я и пообещала себе не показывать ему свою слабость.

-Я все сделаю ради вас. Я клянусь тебе. Вы ни в чем не будете нуждаться. Я признаю ребенка…

-Нет больше никакого ребенка, Лева. Нет, - слова застревают в горле колючим комом. -Можешь передать ей, чтобы не волновалась. И мне от тебя ничего не надо.

-Ты…- голос Льва резко меняется, в нем появляются жесткие нотки осуждения. Он отстраняется и странно смотрит на меня.

-Что? Сделала аборт? Ты так плохо обо мне думаешь? - горько усмехаюсь, а самой выть хочется от нестерпимой боли. -В конце концов, хотя бы один ребенок у тебя все равно родится.

Дверь в туалет открывается, что быстро приводит меня в чувство и возвращает в реальность.

-О, Сонька! Привет! - звонко здоровается наш координатор Дина. -Блиин, пролила кофе? - с сочувствие спрашивает.

-Ага.

-Жесть. Новости видела? Кого отправишь? - спрашивает Дина уже из кабинки.

-Руслана. Написала ему, он подъезжает. Оператора только дай толкового, чтоб не налажал.

-Обижаешь, мать, - смеется коллега. -Слушай, тут генеральный водит по кабинетам какого-то мужика. Не видела?

-Нет, - холодею я, поняв, о ком идет речь.

-Такооой красавчик. Взрослый, солидный…такой, знаешь, альфа-самец.

-Дина, - беззлобно ухмыляюсь, - мать двоих детей. Тебе двух бывших мало?

-А что? - женщина выходит из кабинки и встает рядом со мной, чтобы помыть руки. - Я женщина свободная, год в разводе. Может, это моя судьба?! Вот знаешь, есть мужчины, которые к сорока отращивают пузо и лысеют. Мой второй бывший в последнее время ходит с "озером надежды" на голове, - заливается она. - А этот нет…такие мужики с годами только лучше, как, хорошее вино. Кстати, они вроде как в ньюсрум собирались.

А вот это плохо. Не хочу с ним больше сталкиваться, не хочу бередить старые раны и переживать себе во вред. И потом ньюсрум - моя территория, где я чувствую себя как рыба в воде. А он придет и все испортит.

Прохожу по в нашему open space офису (офис открытого типа), где работают журналисты двух редакций: русской и казахской. На съемки всегда ездят два корреспондента и один оператор. Темы в выпусках одинаковые, сюжеты похожи, только на разных языках. У каждой редакции свои выпускающие, но работаем мы в команде и часто друг друга прикрываем.

Уже в кабинете закрываю за собой дверь и быстро иду к шкафу, где висит белая рубашка, которую я принесла на всякий случай, когда продюсировала Дебаты кандидатов в депутаты. Хорошо, что тогда я забыла унести ее домой.

Серый пиджак вешаю на спинку стула, запачканную блузку снимаю и остаюсь в бежевом кружевном бюстгальтере и брюках. Достаю с вешалки рубашку, но тут же чувствую неладное: снова повеяло холодом, хотя я помню, что плотно закрыла дверь. У нас кабинеты-аквариумы, но стены оклеены специальной серой пленкой, чтобы редакторы могли уединиться и сосредоточится на текстах, а не на ходящих по офису людях.

Поворачиваю голову вправо и задерживаю дыхание, как при погружении под воду. Он все-таки пришел. Я это чувствую. Мое тело всегда так на него реагировало, даже когда я пыталась бороться с этим притяжением. И как назло я оказывается не закрылась на ключ.

-Выйди, - прошу, не оборачиваясь.

-Я хотел поговорить, - слышу в ответ его низкий, строгий голос. Он не просит, а требует.