Приподняв голову с подушки, Ла Вей внимательно осмотрелся. В камине горел огонь. Выходит, это был не сон? Указательным пальцем он нарисовал в воздухе плюс – одно очко в счет миссис Фонтейн за то, что заставила слуг выполнять их работу. По крайней мере сегодня.

Филипп приподнялся в постели и замер, а его рука автоматически потянулась к пистолету, который всегда лежал на ночном столике рядом с подушкой. Ему показалось, что за дверью кто-то шепчется.

После нападения утра стали для него самой тяжелой частью дня – тело болело, суставы отказывались сгибаться, и даже напряжение в чреслах не всегда приносило удовольствие. Однако инстинкт выживания научил его превозмогать боль, поэтому он подкрался к двери и приложил к ней ухо.

– Итак, Мэри, запомни: он всего лишь мужчина. Он по очереди сует ноги в штанины. Не похоже, чтобы он кусался.

– Так, может, у него нет зубов? Он уже не молод, миссис Фонтейн.

Неужели до него донеслось сдавленное хихиканье?

Филипп не расслышал, что ответила на это миссис Фонтейн.

– Но он проснется, когда я зайду? Когда я разжигала огонь, он спал.

Это сказала Мэри, горничная. «Трусиха!» – подумал Филипп. Ее слова даже немного развеселили его.

– Ну хорошо, сегодня я сама это сделаю. Но потом это будет твое дело.

Через мгновение в дверь громко постучали.

Филипп успел запрыгнуть в кровать и натянуть одеяло до подмышек.

– В чем дело? – раздраженно спросил он хриплым голосом. Все части его тела, требующие бережного отношения, так и завыли от боли, вызванной его резкими движениями.

Дверь распахнулась – в комнату быстро вошла миссис Фонтейн.

– Доброе утро, милорд, я просто оставлю вам поднос и раздвину…

Ла Вей искоса посмотрел на миссис Фонтейн. Она была куда более свежей, чем бывает человек в это время дня. Во всяком случае, она так выглядела в проникающем сквозь гардины утреннем свете.

Она застыла и смотрела на него дольше, чем следовало.

«Она еще слишком молода для апоплексического удара, но кто знает?» – такая мысль позабавила ла Вея.

– Что это еще за дьявольщина? – спросил он.

– Это?! – как попугай, отозвалась Элайза. Буквально как попугай, потому что голос ее прозвучал громко и хрипло.

– Да будет вам, миссис Фонтейн, мы же установили, что вы не глухая. Я спрашиваю про то, что у вас на подносе. – Принц решил привставать – простыня сползла с его груди, как снежная лавина.

– Кофе и два яблочных пирога, – протараторила Элайза. Слова вырывались у нее с такой скоростью, словно их из клетки выпустили на свободу.

– Яблочных?…

– Я оставлю поднос здесь, хорошо? – жизнерадостным тоном спросила Элайза, поворачиваясь к нему спиной.

Ла Вей слышал, как позвякивает посуда, пока она обходила диван, чтобы поставить поднос на прикроватный столик.

А потом Элайза раздвинула гардины.

– О! – Поток солнечного света хлынул прямо ему в лицо. «По крайней мере, хоть дождя нет!» – подумал Ла Вей.

Она удалилась с такой скоростью, словно была видением. Дверь плотно захлопнулась за ней.

Элайза прислонилась спиной к двери, вцепившись в ручку, как будто не хотела выпускать принца из спальни. Или, возможно, чтобы самой не вернуться туда.

Несколько мгновений она невидящим взором смотрела на Мэри, которая топталась в коридоре. Хотя, пожалуй, не таким уж невидящим был ее взор. Элайза подумала, что еще нескоро забудет то, что сейчас увидела.

– Он взял у вас поднос, миссис Фонтейн? – спросила Мэри шепотом, как будто они только что предложили бифштекс чрезмерно разборчивому волку. – Мне как поступить завтра?

Элайза на минуту задумалась.

– Он действительно слишком неприветлив по утрам, – медленно проговорила она, притворяясь, что проявляет мученическое великодушие. – Пожалуй, лучше мне самой подавать ему завтрак.