– Нет, детка, она просто лишилась чувств. Но нам надо бежать как можно быстрее. Мы воскресим ее на берегу.

Лоиза и впрямь казалась мертвой: вокруг глаз черные круги, дыхания почти что не слышно. Сара нахмурилась.

– Бегите быстрее, уж больно она бледна. Мне это не нравится.

Машфер не заставил себя просить и помчался со всех ног, оставив дом толстой торговки на разграбление своим подручным. Трое остальных кинулись за ним следом. Словно одним прыжком, перенеслись они через Сену. Машфер, несмотря на свою ношу, пусть не слишком тяжелую, но все же весомую, казалось, летел, и остальные с большим трудом поспевали за ним. Вот наконец они на песчаной отмели, нагретой солнцем. Большие ворота склада закрылись за ними, и они оказались в душных потемках. Жакетта с нетерпением их ждала. Рыдая, она бросилась к Лоизе, но Сара жестко сказала:

– Она нуждается в помощи, а не в слезах. Пусти меня!

Счастливая, обессилевшая Катрин растянулась на полу – ей надо было отдышаться.

Час спустя она сидела вместе с Барнабе на носу баржи и смотрела на проплывающий мимо Париж. На щеках у нее еще не высохли слезы: она расплакалась, расставаясь с Ландри. Она не думала, что расставание причинит ей такую боль. Только сейчас она поняла, как привязана к своему другу. Слезы показались и на глазах Ландри, одна из них упала на щеку Катрин. Поцеловав его в первый и последний раз в жизни, она почувствовала комок в горле и не смогла сказать ни слова.

– Вот увидишь, я к тебе приеду. Я хочу быть солдатом и служить герцогу Бургундскому. Мы увидимся, я тебе клянусь.

Он улыбался, стараясь держаться мужественно, но все мужество оставило его. Рот, который он растягивал в улыбку, болезненно кривился. Барнабе укоротил их прощание: схватив Катрин в охапку, он посадил ее на баржу. А она, захлебываясь слезами, кричала: «Прощай! Прощай!» Лодочники опустили в воду длинные шесты, нащупывая в тине твердое дно. Баржа неторопливо отчалила от берега. Борьба с течением нелегко давалась лодочникам, и они старались плыть как можно ближе к берегу в мутной от ила и песка воде.

Горевала Катрин и из-за Лоизы. Придя в сознание, Лоиза с нескрываемым изумлением вглядывалась в знакомые и незнакомые лица, склонившиеся над ней. Она увидела свою матушку в слезах, смеющуюся сестру, но вместо того, чтобы обрадоваться встрече и кинуться на шею матери, она высвободилась из объятий Жакетты и забилась в самый темный угол склада, где были сложены бочки, горшки, бурдюки и прочее хозяйство водонош.

– Не прикасайтесь ко мне! – закричала она так отчаянно, что крик этот до сих пор звучал в ушах Катрин.

Жакетта раскрыла ей объятия:

– Моя девочка… моя Лоиза! Это же я, твоя мама! Разве ты не узнаешь своей мамы? Разве ты ее больше не любишь?

Скорчившись в темном углу, Лоиза была похожа на дикого зверька в клетке. Как исхудало ее тонкое бледное лицо! Какими огромными стали расширившиеся от ужаса светлые глаза! Она стиснула на груди руки так, что побелели костяшки пальцев, и с рыданием в голосе проговорила:

– Не троньте меня! Я осквернена, опорочена! Я – грязь и скверна! Я внушаю только ужас честным женщинам. Я больше не ваша дочь, я потаскуха, гулящая девка, полюбовница Кабоша-живодера. Отойдите, оставьте меня…

Жакетта хотела подойти к ней, Лоиза отодвинулась, забиваясь все глубже в угол, в самую грязь и пыль, словно тянулось к ней раскаленное железо, а не материнская рука. Тут мягко, по-кошачьи, к Лоизе подскочила Сара и ласково, но крепко взяла ее за руки.

– Я могу прикасаться к тебе, девочка. Я давно знакома с той грязью, о которой ты говоришь. Но не терзай свое сердце, не терзай сердце своей бедной матушки, тело есть тело, а душа осталась твоей бедной чистой душой, потому что все делалось против твоей воли.