Кажется, я опять пускала слюни во сне. Я высвободила одну руку и вытерла краешек рта. Вокруг было темно. А где все? Меня что, забыли? Я выпрямилась и огляделась. Ни черта не было видно. Подумала даже, что просто забыла открыть глаза. Но что с открытыми, что с закрытыми – разницы не было. Густая чернота. Не видно даже окон, в которых, даже несмотря на самую глубокую ночь, должны были быть видны отсветы фонарей с улицы.

Что за хрень? Я встала, не рассчитав расстояние, и больно задела бедром угол стола. Вытянула руки вперёд, медленно нащупывая дорогу к двери. Неужели меня и правда забыли разбудить, а потом и вовсе закрыли в аудитории? Про мобильный, оставшийся в сумке, я вспомнила, только когда уже дошла до двери. Пошарила рукой в поисках выключателя, но вместо знакомых деревянных панелей пальцы наткнулись на холодную каменную стену.

Попыталась найти дверную ручку, но даже саму дверь не обнаружила. Сплошная стена. Холодная и слишком твёрдая. Развернулась, чтобы дойти до своего места, где оставила сумку, но замерла, когда из дальнего угла донеслось чьё-то чавканье. Звук был такой, будто большой пёс жадно хватает куски мяса. Воображение сразу нарисовало клыкастую пасть, из которой тянутся ниточки вязкой слюны. Нечто невидимое мне сёрбало и причмокивало, тихо урчало от удовольствия и, кажется, скребло когтями по деревянному полу. Я прижалась к стене. Холод камня соприкоснулся с влажной от пота спиной и продрал до кишок. Казалось, что ещё больше напугать меня ничего не сможет. Но когда подобные звуки, отразившись от стен, раздались ещё с двух сторон, я поняла, что сейчас готова умереть от страха. А хуже всего было то, что они медленно приближались ко мне.

Я попыталась сглотнуть, но в глотке было сухо, из глаз потекли слёзы, а в голове замелькали обрывки молитв, подслушанных, подсмотренных, но чуждых до этой секунды. Отче наш, идя долиною тени, не убоюсь я зла. Ещё как убоюсь. Господи, пусть это будет хотя бы не больно!

Я уже не чувствовала холода за спиной, как не чувствовала себя саму, когда где-то вдалеке засветился огонёк. Чавкающие звуки прекратились, но напряжение не спало. Невидимые существа словно затаились, недовольные чужим вторжением. А огонь тем временем разгорался, приближаясь всё быстрее, и в конце вспыхнул так ярко, что я закрыла глаза руками, спасаясь от слепоты. Инстинкты ударили под коленки, и я резко опустилась на пол, продолжая прижимать ладони к глазам. Вспышка раздалась совершенно беззвучно, хотя я уже приготовилась к грохоту, который обычно сопровождает такие взрывы в кино. В полной тишине раздались чьи-то шаги, шум падающих столов и царапающий перестук когтей по полу. Недовольное ворчание, словно у собаки из пасти вырвали кость, сменилось шипением и клацаньем. Я скорчилась на полу, вжимаясь в стену. Убрать руки от моих глаз сейчас не помогла бы даже вся нечисть из “Вия”. Клацанье зубов уступило место пронзительным воплям и, наконец, всё стихло. Ко мне постепенно возвращались остальные чувства, до этого вместе со мной скорчившиеся где-то внутри, уступив место слуху. Я ощутила влагу на лице, твёрдый пол под пятой точкой. Вновь вернулся холод и боль в бедре. Кажется, я до сих пор была жива. Но открывать глаза было всё ещё страшно.

Тихие шаги приблизились, и спокойный мужской голос что-то произнёс на незнакомом языке. А у меня, наконец, хватило смелости отлепить руки от лица.

Он стоял в паре шагов, с любопытством меня рассматривая. Вокруг снова было темно, но под потолком что-то мягко светилось, давая рассмотреть общие очертания. Это явно была не аудитория латинского. Арочные окна слишком высоко уходили вверх, стены раздвинулись, делая помещение раза в три больше, чем я помнила, а старых столов, которые меняли на нашем факультете в последнюю очередь, вообще не было видно. Вместо них свалкой в центре аудитории громоздились гладкие светлые парты со скошенными столешницами.