Дед жмет на кнопки. Лихо маневрирует на своей крутой модерновой коляске, проезжая мимо меня к выходу.

Инвалид. Не ходит. Что-то царапает мою память. Только что именно?

Я жалею про опрокинутую бутылку текилы. Без бухла бы гораздо быстрее суть припомнил. Алкоголь размягчает. Придется и правда вернуться к здоровому образу жизни. Иначе совсем расплывусь в дурмане.

– Забыл сказать, – бросает дед, притормозив у порога. – Ты будешь работать в паре с Князевой. Верни девчонку. Она понадобится живой.

– Поздно, – усмехаюсь. – Я убил ее.

– Ублюдок, чтоб ты сдох, – шепчу эту фразу раз за разом и понимаю, только моя гремучая ярость и помогает справляться. – Ненавижу! Ненавижу тебя! Черт, ты пожалеешь, что не убил меня сразу. Клянусь, я выберусь отсюда и ты мне за все заплатишь. Умоешься кровью.

Я прошла все стадии принятия.

Сначала до последнего отрицала правду, отказывалась признать очевидное. Идиотка. Я надеялась на спасение, на то, что это злая шутка, дурацкий розыгрыш, глупая проверка и вывод на эмоции. Я старательно выдумывала оправдания, строила различные теории, пытаясь объяснить происшедшее совсем иначе, обманывалась снова и снова, понимая, что если осознаю реальность, попросту сойду с ума.

Потом родился гнев. Заставил бить кулаками о каменные стены, царапать ледяную поверхность, ломая ногти и обдирая пальцы до крови. Я совсем не чувствовала боли. Огонь ярости затмевал собою абсолютно все. Я орала, сыпала ругательствами и проклятьями, истошно вопила, срывая голос до хрипоты.

Дальше пришел черед торга. Я пробовала добиться других условий. Предлагала вариант за вариантом, но всякий раз наталкивалась на гробовую тишину.

Мой палач принял решение и отменять его уже не собирался. Он поставил на мне крест. Пожелал казнить и миловать отказывался.

Слезы, рыдания, причитания. Ничего не трогало этого мужчину.

Черт. Дьявол. И этим все сказано. С ним невозможно договориться. Я любила его, но ему было наплевать на мою любовь. Он не чувствовал ничего. Вырвал эмоции из своего черного сердца, выбросил и растоптал, оставил меня погибать в одиночестве, мерзнуть и метаться во тьме.

Значит, и мне следовало сделать все то же самое. Выжечь проклятую любовь. Вытравить из себя до последней капли.

Но как?

Я окунулась в глубокую бездну депрессии. Отчаяние затопило до краев, мешая упорядочить мысли и подумать о том, как вырваться на волю, как выгрызть из когтистых лап судьбы шанс получить свободу.

Мне стоило стать сильнее, собраться, но происшедшее выбило почву из-под ног. Пусть отношения между мной и Чертковым были совсем непростые, на многое рассчитывать не приходилось, я все равно ощутила случившееся как самое жестокое и вероломное на свете предательство.

Ублюдок, как ты мог?!

Макс опоил меня, обманом затащил в жуткую ловушку. Порой казалось, даже с Мавриным он поступил добрее и гуманнее, когда запихнул урода в железный ящик, бросил поверх него труп, захлопнул крышку и сбросил в море.

Я очнулась в темноте и сырости, провела ладонями по поверхности, на которой лежала и поняла, что оказалась на холодной земле. Тело закоченело, подрагивало, мышцы свело судорогой. Я закричала, стала звать на помощь. Погрузилась в дичайшую панику. Все это напоминало другой кошмар.

Мое лечение от наркотиков, когда отец закрыл меня в подвале, бросил одну. Самые страшные дни жизни снова повторялись.

Какой это круг ада?

Когда я немного пришла в себя, заметила скупой свет где-то наверху. Продолжила кричать громче, едва ли понимала, где оказалась.

Никакого ответа не последовало. Вниз на веревку спустили корзину. Я даже не могла быть уверена, что это делает сам Чертков. Возможно, кто-то из его слуг? Неужели у него самого ничего бы внутри не дрогнуло от моих криков? Неужели он настолько каменный?