Да и было бы, о чем вспоминать... 
Он-то , судя по реакции, вернее, ее отсутствию, явно обо мне забыл ровно  в ту же секунду, что и взгляд отвел...
И это хорошо. Очень хорошо. Как часто цитировала мама : "Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь"... Не помню, откуда это, но вот вообще ничего не изменилось с тех пор. 
Не надо и гнева барского. И любви. 
Вот поэтому я и впала в ступор вчера, когда  лифт внезапно поехал вверх, явно самостоятельно оценив приоритетность вызова, чего раньше за ним не водилось, и в раскрывшиеся двери вошел Паша Носорог. 
Глянул на меня мельком, но так, что я отшатнулась в угол, и так там и встала, унимая мелко подрагивающие коленки. 
Черт, черт, черт!
Угораздило меня!
Кофе в моей руке был горячим, но я не чувствовала этого совершенно. Потому что, вопреки инстинкту самосохранения, не могла отвести глаз от как всегда мрачного и жесткого лица Носорога. Лихорадочно соображала, как теперь быть, что надо сказать. Ведь надо же? Надо что-то сказать? Хотя бы поздороваться? А как? Я же с ним не знакома? Хотя, опосредованно его знают все , кто работает здесь. В конце концов Паша - именно тот, кто платит... Если не поздороваюсь, вдруг воспримет, как неуважение? 
Короче говоря, я нагнетала в себе панику со свехзвуковой скоростью и успела чуть ли  не в обморок упасть, а двери еще даже захлопнуться не успели!
Паша был совершенно невозмутим, спокоен, и вроде бы даже и не смотрел на меня, и не ждал, скорее всего, ничего... И, может, не замечал совсем... А я уже успела мысленно провалиться прямо до первого этажа, прикинула, как буду вставать на биржу труда после увольнения за нарушение корпоративной этики ( какой? какой?), и сжать проклятый стаканчик до боли, не чувствуя, что обжигаюсь. 
А потом Паша неожиданно провернул номер. 
Он  посмотрел на меня. Молча. В упор. С тем же непонятным выражением  в глазах, что и месяц назад. 
Я застыла. Даже коленки перестали дрожать. Пальцы обожженные на стаканчике заледенели. Сердце замерло. Вот реально, даже не стучало, как мне кажется, замерев от ужаса. 
Взгляд его жестких, черных глаз был очень... Настойчивым. И я не хотела узнавать то выражение, что клубилось на дне его зрачков. Но узнавала. Узнавала! И пугалась еще больше. Если до этого  был просто ужас, то вот теперь, когда стало понятно, о чем он думает, глядя на меня, я поняла, что  все, происходящее ранее, было так себе. Слабым отголоском наступающего тотального краха. 
Или, как бы сказала моя бедовая сеструля, окончательного пи**еца. 
Лифт шел вниз, отчего-то крайне медленно, до жути медленно, я жалась в угол, не смея отвести глаз от его  жесткого непроницаемого лица, Паша Носорог задумчиво оглаживал мою замершую в испуге фигуру внимательным взглядом, словно решая, что делать со мной дальше. И, кажется, вариантов у него был вагон с прицепом. 

4. 4

Я, собрав все силы, решила все же перестать демонстрировать рабский ужас и хотя бы сделать вид, что я человек, и попыталась отвернуться. Со скрипом. С постоянным ощущением того, что делаю что-то не то. 
Но смогла. Удивительно просто! Лифт ехал. Взгляд мой, с трудом сместившись с Пашиного лица на кофе, там и застыл. Рука дрогнула, потому что мозг отмер и решил показать свою самостоятельность, скомандовав как можно более независимо отпить кофе из стаканчика. 
А что? Отлично можно показать, что не чувствую онемения сразу во всех мышцах от его изучающего взгляда. 
Я поднесла стаканчик к губам, взгляд напротив стал откровенно насмешливым. Ах ты ж! То, что он прекрасно меня  понимает и просчитывает все мои мотивы, стало очевидным и постыдным открытием. Это что же, он всех так хорошо читает? Или у меня, у дурочки, просто все на лице написано?