Вообще все было странно. Ведь разговаривая с Ольгой Первой, слушая ее, я был уверен, что Туманов любит ее. Иначе зачем было ему терпеть ее открытую измену и даже жалеть ее?! Что с ним случилось? Почему он вдруг решил связать свою жизнь с другой женщиной, да не просто связать, а сделать ее своей практически женой? Она была не любовница, а женщина, которую он представил своим коллегам в клинике как свою жену. Конечно, всем было глубоко наплевать, официальный ли это союз или нет, всем и так было понятно, что они живут вместе. К тому же вторая жена Туманова открыто приходила в клинику и кормила его.

Из головы не шла ее фраза о том, что Ольга жива. Будь она более внимательной и дотошной, она бы узнала все подробности. Но она была такая, как есть. Обыкновенная беспринципная женщина, прилепившаяся к доктору Туманову в надежде стать его официальной женой и, самое печальное, не любившая его.

Мы вышли с ней вместе, я вызвал ей такси, посадил ее, сухо поцеловав в щеку и улыбнувшись улыбкой гремучей змеи. Она же ответила мне улыбкой анаконды. На том и расстались. Правда, я успел сунуть водителю деньги, не мог позволить себе поступить с ней уж слишком некрасиво.

Интересно, подумал я, усаживаясь в свою машину, она, вспоминая нашу встречу и разговоры, задаст себе вопрос, почему я так зацепился за тему исчезновения Ольги Первой? Скорее всего, нет. Сейчас поедет домой (интересно, с какого момента она стала воспринимать квартиру Туманова как свою?), сунет в посудомоечную машину пустые контейнеры из-под еды и завалится спать. И приснится ей девушка небесной красоты – ее вечная соперница, обнимающая в лучах заходящего солнца красивого белокурого парня.

Машину Кострова я увидел сразу – она стояла за воротами и плавилась на солнце. Стояла жара, солнце палило так, что сворачивались листья деревьев. Было не продохнуть.

Я вышел из машины, повернул ручку калитки и вошел на территорию загородного дома своего друга. Проходя мимо пышных кустов роз, я почувствовал их сладкий, богатый аромат. У меня тоже в саду растут розы, но они так сильно не пахнут. Надо бы спросить, что за сорт. Такие густые, красные и розовые, набитые лепестками соцветия, как пионы!

Фима встретил меня на крыльце. Понятное дело, увидел мою машину, услышал, как я подъезжаю. Здесь, в деревенской тишине, невозможно не услышать звук проезжающей машины.

– Давай заходи скорее!

К чему такая спешка? Что случилось?

– У тебя неприятности? – спросил я.

– У меня? Да нет, Марк, это у тебя неприятности! Давай заходи!

Я недоумевал. Какие еще у меня могут быть неприятности? Казалось, я сделал все, что мог, чтобы их у меня не было вообще. Порвал со своей семьей, обосновался в лесном доме, где спокойно занимался творчеством, писал свои сценарии и романы, а на мой счет время от времени капали деньги. У меня все было в полном порядке. Больше того, чтобы уж совсем не чувствовать себя эгоистом и свиньей по отношению к своим близким (вернее, теперь уже очень далеким мне родным людям, бывшей жене и сыну), я взял на себя ответственность за судьбу незнакомой мне девушки, попавшей в беду. И был горд этим. Но обо всем этом знал лишь я. Ведь, что самое главное в жизни? Жить в мире и гармонии с собой. Это я точно знал.

В доме работали мощные кондиционеры, было прохладно.

– Пить хочешь? – Фима, в широких льняных штанах серого цвета и белой батистовой рубашке навыпуск, достал из огромного холодильника запотевший прозрачный графин с водой, в котором плавали разбухшие дольки лимонов.

Я напился, мы сели друг против друга.