Наверное, ответить смогли бы две сложенные из камней могилы, но они молчали. Чьи руки соорудили на каждой пусть и примитивное, но вечное надгробие?

Настал решающий момент. Запрягавший собак Жак Батист прервал занятие и заставил животных смирно лежать на снегу. Повар зна́ком попросил еще одну секунду, бросил в кипящий котел с фасолью пригоршню вяленого бекона и замер в ожидании. Слоупер встал. Сложение этого мужественного человека резко контрастировало с цветущей внешностью слабаков. Желтый, истощенный, он вырвался из глухого закоулка Южной Америки, где свирепствовала лютая лихорадка, однако держался стойко и без жалоб преодолевал трудности, честно деля работу со спутниками. Весил он не более девяноста фунтов, да и то вместе с тяжелым охотничьим ножом, а седина в волосах предательски выдавала возраст. Свежие молодые мускулы Уэзерби и Катферта обладали в десять раз большей силой, но Слоупер спокойно выдерживал дневной переход, а те падали от усталости. Целый день Слоупер убеждал самых крепких духом товарищей отважиться на тысячу миль тяжелейших испытаний. В этом человеке воплотился беспокойный характер его народа, а тевтонское упрямство в сочетании со сметливостью и деловитостью янки надежно держало тело во власти духа.

– Все, кто готов продолжить путь с собаками, как только окрепнет лед, скажите «да».

– Да! – дружно раздались восемь голосов. За многие сотни миль тяжелейшего пути каждому из их обладателей предстояло не однажды проклясть это мгновение.

– Кто против?

– Мы!

Впервые два отщепенца объединились без учета личных интересов каждого.

– Как же собираетесь поступить? – раздраженно уточнил Картер Уэзерби.

– Большинство решает! Пусть подчиняются большинству! – потребовали остальные.

– Понимаю, что если вы с нами не пойдете, то экспедиция наверняка провалится, – спокойно произнес Слоупер. – И все же надеюсь, что, если очень постараться, удастся обойтись и без вас. Что скажете, парни?

Ответом послужил одобрительный гул.

– Вот только хотелось бы узнать, – осторожно осведомился Перси Катферт, – что теперь делать, например, мне?

– Идешь с нами?

– Не-е-ет.

– Значит, делай все, что угодно, черт возьми. Нам-то какая разница?

– Полагаю, можешь обсудить этот вопрос со своим дорогим дружком, – презрительно протянул крепкий уроженец Дакоты и показал на Уэзерби. – Как только потребуется сварить еду или принести дров, он сразу объяснит, как тебе поступить.

– Значит, решено, – сказал Слоупер. – Завтра выходим. Пройдем пять миль и сделаем остановку: убедимся, что все в порядке и ничего не забыли.

И вот сани заскрипели обитыми сталью полозьями; собаки до отказа натянули упряжь, в которой им суждено было умереть.

Жак Батист остановился рядом со Слоупером и напоследок окинул взглядом хижину. Из трубы железной юконской печки поднималась тонкая струйка дыма. Возле двери стояли двое разочаровавшихся в северной романтике отщепенцев и с тайным злорадством наблюдали за отъездом безумных упрямцев. Слоупер положил ладонь на плечо проводника.

– Жак Батист, тебе доводилось слышать историю о котах из Килкенни?

Метис покачал головой.

– Так вот, друг мой и верный товарищ: два кота из Килкенни дрались до тех пор, пока от них не осталось ничего: ни клочка шерсти, ни кусочка шкуры, ни единого «мяу». Ничего. Понимаешь? Все исчезло. Так вот, эти двое терпеть не могут работу. Остаются в хижине на всю зиму – долгую, холодную, темную зиму. Похоже на котов из Килкенни, правда?

Жак Батист пожал плечами и мудро промолчал, однако движение оказалось красноречивым, если не пророческим. На первых порах обитатели хижины жили припеваючи. Грубые насмешки товарищей заставили Уэзерби и Катферта осознать объединившую их взаимную ответственность. К тому же для двух здоровых мужчин работы оказалось не так уж много, а внезапное освобождение от нестерпимого гнета со стороны грозного метиса отозвалось в душах радостью. Поначалу каждый старался доказать другому, на что горазд, и оба выполняли мелкую работу с рвением, способным удивить бывших спутников, изнуряющих тела и души в долгой мучительной дороге.