Извращенное чувство преданности, болезненная неуверенность и страх моей матери остаться одной – в сущности, ее созависимость – все это удерживало ее от развода с моим отцом. Даже после того, как отец предал огласке два своих романа на стороне, она осталась с ним. Мама не подозревала, что у отца на самом деле было бессчетное множество интрижек. Я не устаю задаваться вопросом, что бы она сделала, если бы узнала о том, что рассказал мне отец за несколько дней до своей смерти. Он признался, что у него было гораздо больше романов, в том числе с одной из ее ближайших подруг.

В довершение ко всему забота матери об отце во время его сильной клинической депрессии (в течение более 15 лет) заставила ее увязнуть в роли опекуна человека, который из-за своего нарциссизма и депрессии вел себя как упрямый семилетний ребенок. Последние 10 лет ее жизни, должно быть, выдались самыми трудными. Она была совершенно измотана зависимостью отца от ее общества, так как у него было очень мало друзей. В этот период он подсел на рецептурные препараты и вел себя как бессовестный, манипулятивный и безрассудный наркоман. Жертвы и эмоциональные затраты ее созависимости сравнимы с переживаниями ее отца Чака в отношениях с ее матерью Лил.

Одевшись в костюм невидимки, она очень старалась быть хорошим родителем. Несмотря на ее усилия дать нам все, что необходимо, мы никогда по-настоящему не знали ее, а она – нас. Из-за собственной травмы привязанности, приведшей к созависимости, синдрома тревожности и нарушения внимания я не догадывался об ее эмоциональных и личностных проблемах. Как и ее отец, она была стойкой и скрытной, когда дело касалось личных переживаний.

Моя мать была удивительно щедрой женщиной, принимающей и прощающей всех своих детей, особенно меня. Поскольку мы с ней были похожи, между нами существовала особая связь. То и дело она давала мне понять, что гордится моими достижениями. Я помню несколько разговоров, когда она признавалась мне, что находит общий язык в основном со мной, потому что я шел за теми же мечтами, что в свое время были у нее, но она их не осуществила. Как и у других созависимых, ее огромный дефицит любви к себе и страх неудачи стали препятствием, помешавшим ей добиться своих целей. При этом, будучи созависимым человеком, она не позволяла себе винить в своих «неудачах» никого, кроме себя.

Из-за триангуляции и отравления наших умов отцом мать поддерживала более близкие связи со своими друзьями, чем с кем-то из детей. Изголодавшись по людям, которые любили бы ее и нуждались в ней, она старалась стать другом любому счастливчику. Все любили мою маму. Друзья обожали ее за заботу и самопожертвование. Как и ее созависимый отец Чак, она бы «отдала последнюю рубашку», чтобы сделать счастливым другого человека. Это печальный факт, что все, кроме ее детей и мужа, обожали мою маму. Ее дети могли бы разделить это чувство, если бы не были подвержены влиянию своего нарциссического отца. Как бы парадоксально это ни звучало, моя мать была чудеснейшим человеком, которого я никогда не знал.

Ее быстро развивающийся рак в последней стадии заставил нас заводить разговоры на сложные и пугающие эмоциональные темы, которые мы должны были начать раньше, но не могли и слишком боялись начинать. Взаимодействие нашей созависимости удерживало нас с ней от создания отношений, которые должны были существовать всегда. Если бы не эгоистичные поступки моего отца, у меня была бы возможность узнать свою маму, а у нее – узнать меня. По сей день я испытываю грусть, сожаление и в какой-то степени вину за этот печальный факт. Именно поэтому я посвятил свою первую книгу ей.