Я открыла шкаф, затем чемодан... Итак, что мы имеем? Хорошо, что в моем летнем гардеробе несколько платьев, и можно их менять по желанию. А вечером я, пожалуй, надену вот это, голубое... Укороченное, приталенное, простого, но милого покроя. Мое любимое. И под цвет глаз подходит. А вот с этими босоножками на каблучке будет вообще идеально. 

Намерявшись и накрутившись перед зеркалом вдосталь, я вернулась в кухню, где меня ждал сюрприз в виде Софьи Ильиничны. Она стояла у холодильника с кастрюлькой, в которой мариновался заяц, и внимательно рассматривала его содержимое. 

— Что-то не так? — забеспокоилась я. — Маринад плохой? 

— Маринад как маринад, — ворчливо ответила бабуля. — Можно было и без него, только продукты переводить… 

Она перешла к плите, где уже шипело масло на сковороде, и принялась с азартом бросать на нее куски зайца. 

— Но ведь ему еще полчаса мариноваться, — робко попыталась возразить я. — Жестким ведь будет, Софья Ильинична... 

— И так сойдет! Или, думаешь, не прожую? — она ухмыльнулась, продемонстрировала мне ряд крепких, как у молодых, зубов, а в заключение весело щелкнула ими. 

Я выдавила растерянную улыбку:

— Тогда, может, помочь вам? 

— Мне не надо. Себе помоги. Вернее, бери из холодильника... Что вы там едите? Траву свою... Хлеб... 

— А вы не будете овощи? — уточнила я. — Давайте салат сделаю... 

— Себе делай. Я такого не ем. 

— Глебу, наверное, тоже надо что-то приготовить, — озаботилась я. — Он ведь не будет кролика... 

Ответом мне был тяжкий вздох. 

— Я видела рис у вас в шкафчике, можно взять? 

— Чего спрашиваешь? — бабуля покосилась на меня. — Бери...  — и снова вздох. 

Под ее испытующим взглядом я стала варить рисовую кашу. Глеб ее любит. Но через некоторое время не выдержала. 

— Со мной что-то не так, Софья Ильинична? — за шутливым тоном я попыталась скрыть нервозность. — Вы на меня так смотрите... 

— Смотрю... — не стала отрицать она. — Смотрю, что худая больно... 

— Ну что вы, — я стушевалась. — Не такая уж и худая... Есть еще даже к чему стремиться. В смысле уменьшения…

— Ну хоть бегать быстро умеешь? — в голосе бабули слышалась умирающая надежда. 

— Боюсь, что нет, — вынуждена была «огорчить» ее я, сама же уже совсем не понимала, чего она от меня хочет и при чем тут бег. — У меня как-то совсем со спортом неважно... 

— Ох-хо-хо... 

На мое спасение со стороны лестницы послышались шаги, и вскоре в кухню вошел Глеб. 

— О, готовите что-то вкусненькое? — оживленно поинтересовался он. 

Подошел вначале ко мне, приобняв, поцеловал в висок, потом обнял бабушку и чмокнул ее в щеку.

— Глебушка... — та посмотрела на него с мольбой. — Ну все-таки, может, я ее того? У... 

Но одного тяжелого взгляда внука было достаточно, чтоб она замолчала и со скорбным взглядом вернулась к сковородке с зайцем. 

А я опять ничего не поняла. 

После обеда, ближе к вечеру, мы наконец-то выдвинулись на прогулку. Софья Ильинична провожала нас у окна и опять вздыхала каким-то своим горестным мыслям.

— Я все-таки не очень нравлюсь твоей бабушке, — с грустью заметила я, беря Глеба под руку.

— Глупости, — ответил он, — просто у вас разные темпераменты, но уверен, вы скоро поладите.

— Может, мне ей сделать какой-нибудь подарок? — задумалась я. — Что она любит?

— Бабушке ты навряд ли угодишь, — усмехнулся Глеб. — Просто оставайся самой собой, хорошо? А там и она тебя примет. Вот увидишь. Бабушка хоть и бывает резкой и прямолинейной, в душе она добрая и понимающая. Когда ты узнаешь ее получше, то поймешь.

— Надеюсь, это произойдет скоро, — улыбнулась я.