Оно и было.

И для меня, и для него.

Ведь в этом суть половинок. Сила наших чувств одинакова. Нашей боли. Нашего горького счастья. Первого и последнего.

– Еще лучше, чем думал, – тихо признается Ингрид, поднося мои пальцы к губам. – Молоко и мед.

Я сделала то, чего давно так хотела. Пригладила постоянно встрепанные волосы. Если коснуться Зимнего казалось кощунством, то его такого можно было. И коснуться, и запутаться пальцами в неожиданно мягких прядях.

– Можно? – он потянулся ко мне, возвращая ласку, и я мимолетно поразилась тому, что рыжий локон не покрылся инеем. – Знаешь, я ведь еще раньше тебя видел, – внезапно заговорил Ингрид. – Не обратил особого внимания. Вернее, обратил, но только на волосы. Ты стояла у окна, смотрела на заходящее солнце, и я увлекся пересчитыванием оттенков в прядях. Их оказалось неожиданно много.

– А потом ты подошел и сделал выговор за неподобающую прическу, – вспомнила этот эпизод. – Надменно меня оглядел, скривился и ушел.

– Дурак, – спокойно признал Ингридир. – Меня тогда три раза секретарю пришлось окликнуть и даже за рукав дернуть, чтобы я обратил на него внимание. И… разозлился. На себя.

Горячие пальцы погладили кожу за ухом, скользнули на шею, вызвав внутренний трепет.

А мне безумно хотелось, чтобы он был еще ближе. Невыносимо. До дрожи.

– Обними меня.

Секунду ничего не происходило. Потом мы одновременно подались вперед, решительно, не оставляя шанса даже родиться моему страху или его сомнениям.

Объятия любимого оказались лучше самого теплого одеяла с чашкой липового чая.

Грели и душу и тело. И от него пахло полевыми травами, с легким, диким цветочным ароматом.

Он скользил губами по скуле, ловя непонятно как там оказавшиеся соленые капли. Почему опять слезы? Ведь сейчас я так счастлива!

Ингрид прижимал все ближе к себе, зарывался лицом в волосы, лихорадочно вдыхал мой запах, скользил ладонями по телу, лаская, изучая.

Я отвечала тем же, гладила плечи, шею, его кожу, которая столько времени была запретной, и отчаянно сожалела, что у нас так мало времени.

Поцелуй оказался откровением. Опаляющий, согревающий, нежный. Мы оба вкладывали в него все, что могли. Все, что было, что есть сейчас и чего никогда уже не случится.

И было хорошо. Очень хорошо.

Последние часы.

Сидя на подоконнике, в кольце обнимающих тебя рук СВОЕГО человека, отдавая все, что могла, и получая не меньше. Наблюдая, как дождь рассеивает капли по стеклу и сугробам внизу.

Потому что из мира исчез Зима. Заточенная сила все так же бушевала в хрустале, но ничего не могла сделать.

И мне сейчас было ни капли не стыдно перед человечеством за это глобальное потепление во всем мире.

Снова становилось холодно. Казалось, что весь недавно бушевавший внутри разбуженный огонь уходил в разгорающийся рассвет. На удивление красочный в это последнее утро.

Я уже начинала дрожать. Как и он. Умирали мы тоже вместе.

Он так хотел.

А я нет.

Отчаянно не хотела.

– Ингрид, – окликнула любимого, прижимаясь к его плечу, скользя губами по подбородку, осторожно подбираясь пальцами к шарику на цепочке. – Дай, пожалуйста.

Он не колебался ни секунды. Отцепил и отдал.

Зря, наверное.

Я покрутила сферу, сжала в руке и прижалась к нему как можно крепче. По щекам опять покатились слезы. Умирать не хочется никому.

Я разжала пальцы. Шар упал на пол и разбился. Разлетелся мелкими осколками. Почти бесшумно.

– Рита!

Голубой туман метнулся к нам, окутывая своего Лорда, впитываясь, выбеливая волосы, придавая глазам цвет синего льда, наполняя первозданным холодом.

Я же, уже индевея от этого, последним усилием потянулась и поцеловала его во все еще чуть теплые губы.