Глаза Галины вновь наполнились слезами. Анна напряженно слушала.

– Так красиво ухаживал! Курьер принес мне в салон букет белых лилий с запиской: «Ты восхитительна, как эти лилии». Я и не думала, что такое бывает! Пригласил на настоящее свидание, с шампанским и заказанным в ресторане столиком. Марк его зовут, необычное имя, правда? Читал мне из Пастернака, я потом выучила: «Свеча горела на столе…Свеча горела». Никто никогда не читал мне стихов. Поладил с Софьей. Готовил ее к экзаменам. А месяц назад сделал мне предложение. Я была счастлива! Вчера, – губы и руки Галины задрожали, – я заехала к подружке. Болтали допоздна, пили вино, и я решила остаться. Позвонила Марку, сказала, чтобы не ждал. Но потом захотелось домой – соскучилась. Вызвала такси. Приехала. Открыла дверь тихо, чтобы не потревожить, разулась и на цыпочках прошла в комнату. До сих пор эта картина перед глазами! Марк целует мою дочь, мою принцессу. А она, обнаженная, обвивает тонкими руками его шею. Что-то шепчет. Дальше я ничего не помню, помню только, как выбежала босиком на улицу – и все.

– И все, – эхом повторила Тамара. – Господи, вот уж действительно – и все. Ничего особенного. Дети, они, знаешь, вырастают и становятся посторонними людьми. Это нормально.

Резко поднявшись, она вышла в коридор. Анна молча смотрела, как Галина раскачивалась на больничной койке. Вперед-назад, вперед-назад, в такт биению своего разбитого сердца.

За окном уже стемнело, можно было ложиться спать. Завтра кто-то опять приклеит к стеклу пейзаж: вид больничного сада с нежной зеленью листьев. А может, прилетит голубь, Анна пока не знает.

Когда утро наступило, голубя не было, сил – тоже. Постаралась взять себя в руки, встала и вышла из палаты.

– Ага, – кивнул ей бегло Борис Львович. – Выписку я подготовил, в двенадцать перевозим вас в другую клинику…

И пошел-побежал по коридору. Белый халат развевался, как мушкетерский плащ.

– Куда? Куда меня перевозят? – Анна в полном недоумении схватила за рукав проходившую мимо Вику. Небольшого усилия хватило, чтобы она вновь начала задыхаться, и противный холодный пот выступил на лбу.

– Муж ваш распорядился, – медсестра понимающе улыбнулась. – Не пугайтесь. Все хорошо. Присядьте-ка. Я вам водички…

Анна тяжело опустилась на подвернувшийся стул. Закрыла руками лицо. Колченогий стул шатался под ней. Приняла мокрый стакан от Вики-Виктории. Стараясь ни о чем не думать, медленно пила холодную воду. Вода растекалась по желудку, и время текло, заворачиваясь вокруг ее ног в домашних тапочках.

– Кто это? – спросила она чуть погодя у Вики-Виктории, показывая глазами на удаляющегося мужчину. Пустой стакан крутила в руках.

Было на что посмотреть. Мужчина выглядел как американский киногерой – разворот плеч, открытая улыбка, светлые волосы слегка растрепаны. За руку он вел маленькую девочку в смешном комбинезоне и шапке с заячьими ушками. Девочка смеялась и лепетала что-то неразборчивое, но веселое.

– Это… пациент? – переспросила Анна. На пациента мужчина похож не был.

– Да нет, – ответила Вика-Виктория, не отрываясь от записей в большой амбарной книге, – это навещающий. В шестой палате женщина лежит, с пневмонией. Ну, такая, полноватая. Светленькая… Это ее муж и ребенок. Ой, и не говорите! – Вика-Виктория с размаху уселась на такой же шаткий стул. – Там такая история! – Она заулыбалась. – Знаете, очень жизнеутверждающая! В общем, у той женщины из шестой палаты, Денисова ее фамилия, этот брак второй. Ей уж за сорок. А первый муж был преподавателем в университете и постоянно появлялся всюду со студентками: гладкие щеки, пирсинг пупка, тату на нижней части спины, ну, вы понимаете. «Это моя работа! – возмущенно отвечал он на робкие вопросы жены. – Я все-таки педагог!»